Жюль Сюпервьель

ПРИТЧА О СВЕЧЕ

Всю жизнь любил он
читать при свечке,
над нею часто
держал он руку, чтоб убедиться:
он жив,
живет.
И после смерти
все так же возле
свеча горела,
и только руки
теперь он спрятал.

(Перевод Юрия Кожевникова)

Никита Стэнеску. Сон и пробуждение

Оригинал взят у blagoroden_don в Никита Стэнеску "Сон и пробуждение"

Поскольку ничего еще не понимали
ни ты,ни я,
мы думали, просто мы похожи.
И вот поведали друг другу
самую большую тайну:
мы существуем...
Но это было ночью, а поутру-
какое страшное зрелище:
проснулся я, прильнув к тебе виском
сноп,желтизна пшеницы.
И я подумал: боже,
каким же хлебом я быть смогу
и для кого

Перевод Юрия Кожевникова

Олег Асиновский

В полночь суббота

Дочь Бога

Сребро восход

Злато закат

Неделя тело Девы

Серебро ребро

Золото плоть

Мамы Адама

Воскресение тень


17.12.2008

Врач из Вифинии. Часть третья. ПЕРИОДЕВТЫ. Глава 4

Оригинал взят у olshananaeva в Врач из Вифинии. Часть третья. ПЕРИОДЕВТЫ. Глава 4

О женщинах, песнях и письмах.


- Ты же, сын мой Кесарий, - молвил епископ Григорий глядя на бывшего архиатра исподлобья, - объясни мне перед всеми собравшимися и перед матерью твоей, как в суде перед свидетелями…

Нонна сильно вздрогнула. Григорий-старший, нахмурив густые брови над обычным и над всё ещё заплывшим от синяка глазом, смерил младшего сына взглядом, и продолжал:

-… как в суде перед свидетелями и судьёй нелицеприятным, объясни, Кесарий: что означает твоя кощунственная выходка с письмом?

-Каким письмом, отец? – светло улыбаясь, отвечал Кесарий родителю.

- Вот этим! – проревел Григорий-старший, швырнув на стол злополучные вощеные дощечки – Каллист даже издали узнал и чёткий почерк Фессала, и печать архиатра.

- Вот этим? – удивлённо вскинул брови Кесарий, беря письмо осторожно, словно оно было от прокажённого, и зачитал вслух: - «Отец, здравия тебе и радости от великого Гелиоса и Матери богов!» Что это за чушь! – добавил он, бросая письмо на стол жестом, удивительно похожим на жест отца. Каллист рассмеялся бы такому сходству, произойди всё при иных обстоятельствах.

- Не смей повторять эти богохульства! – вскипел Григорий-старший. – Отвечай на мой вопрос!

- Я ведь уже сказал: «Что за чушь!» - с достоинством ответил Кесарий. – Какого еще ответа ты ещё хочешь от меня, отец?

Улыбающийся и спокойный, он стоял среди виноградных лоз, увивающих беседку, как Дионис перед Пенфеем.

Оба – и сын, и отец – не видели то, что видел Каллист: как Грига приложил ладони к сердцу, а Нонна воздела их к небу.

- Не знаю, кто писал это письмо! – беспечно произнёс новый Дионис.
- Но там твоя подпись и печать, Кесарий! – молвил епископ Назианза.

- О, отец мой! – сказал Дионис, обращаясь временно в Ипполита. – Если бы ты знал, какие жуткие козни плетутся при дворе!

- Что за козни? – немного растерянно спросил Григорий-старший.

- Козни, направленные на то, чтобы отцы-христиане отрекались от сыновей своих, преданных Христу. И тогда император Юлиан подбирает их, брошенных, никому уже не нужных, ибо они оставлены отцами своими, словно жертву для Молоха и Ваала. И тогда с лёгкостью убеждает он их, уже оставленных и проклятых родителями, словно выкидышам от любодеяния, признать его, Юлиана, родным отцом и сменить отеческую религию на эллинское нечестие! – возгласил Кесарий, в запале срывая виноградную лозу и набрасывая ее себе на плечи.

- Ты хочешь сказать, что это – подделка? – ещё более растерянно, но недоверчиво переспросил Григорий-старший.

Об авве Аммоне

Оригинал взят у vevyurko в Об авве Аммоне

Из "Отечника" свт. Игнатия.

3. Авва Аммон никогда не осмеливался осуждать кого-либо.

10. Авва Аммон рукоположен был во епископа. В этом сане он действовал из благодатного настроения и духовного разума, приобретенных монашеским жительством. Однажды привели к нему на суд беременную девицу и требовали от него церковного наказания для девицы. Епископ оградил ее крестным знамением и повелел дать ей шесть пар полотен, говоря: ей предстоит труд родов: как бы не умерла она, или не умерло дитя ее: на цену этих полотен по крайней мере могут быть совершены похороны. Обвинители девицы сказали ему: что ты делаешь? дай ей епитимию. Он отвечал им: братия! разве вы не видите, что она близка к смерти? как же мне возложить на нее еще что-либо?

11. Пришел однажды авва Аммон в некоторое местопребывание иноков, чтоб разделить с братиею трапезу. Один из братий того места очень расстроился в поведении: его посещала женщина. Это сделалось известным прочим братиям; они смутились и, собравшись на совещание, положили изгнать брата из его хижины. Узнав, что епископ Аммон находится тут, они пришли к нему и просили его, чтоб и он пошел с ними для осмотра келлии брата. Узнал об этом и брат, и скрыл женщину под большим деревянным сосудом, обратив сосуд дном к верху. Авва Аммон понял это, и ради Бога покрыл согрешение брата. Пришедши со множеством братий в келлию, он сел на деревянном сосуде и приказал обыскать келлию. Келлия была обыскана, женщина не была найдена. Что это? сказал авва Аммон братиям: Бог да простит вам согрешение ваше. После этого он помолился и велел всем выйти. За братиею пошел и сам. Выходя, он взял милостиво за руку обвиненного брата и сказал ему с любовию: брат! внимай себе.

12. Однажды, по обычаю того времени, некоторые из христиан пришли судиться пред епископом своим. Болезнуя о несогласии между христианами по причине, не заслуживающей внимания христиан, епископ представился юродивым пред пришедшим к нему собранием. Одна из бывших тут женщин сказала подруге своей: старец помешался в уме. Святой Аммон, услышав это, подозвал ее к себе и сказал ей: столько лет подвизался я в пустынях, чтоб стяжать это помешательство, и для тебя ли потерять мне его.

(http://www.wco.ru/biblio/books/ignbr3/Main.htm)

Никита Стэнеску

ПЯТАЯ ЭЛЕГИЯ

Я никогда не упрекал
ни яблоки за то, что они яблоки,
ни листья за то, что они листья,
ни тени за то,что они тени,
ни птиц за то, что они птицы.
Но тени, птицы, яблоки и листья
вдруг разом ополчились на меня.
И вот я приведен на суд
в судебный зал, округлый и воздушный,
прохладный и прозрачный,
где судят листья, тени, яблоки и птицы.
Я осужден за равнодушье,
за суетность, невежество и лень.
Все прегрешенья изложены на птичьем языке,
и почерк бисерный, как будто россыпь зерен,
акт обвинительный заполнил.
Вот я приговорен к холодному, глухому покаянью.
Стою я с обнаженной головой, расшифровать пытаясь:
к чему же присудили
меня за равнодушье ко всему…
Я ничего расшифровать не в силах,
и это полное бессилье
и злит меня,
и осуждает на бесконечное терпенье,
на то, чтобы стремиться
вникать настолько в суть понятий,
чтобы они приобретали форму
и птиц,
и яблок,
листьев
и теней.

(Перевод Мирославы Метляевой)