ИСТОЧНИК

В белой ночи заблудился бы даже Вергилий:
ад ли, чистилище здесь или тени лимба?
Город, режущий воду, летящий шпилем –
то ли юрод с царем в голове, то ли царь без нимба,
то ли сова, поющая песню песней,
мимо летящая дальше, к троянцам мнимым?
Белое небо снова глядит Галилеей,
розы бросает в лицо и колет шипами Рима.

+++
Роза без шипов –
корень всех хипов:
без её любви
ну-ка проживи!

Только мне милей
жгучий Водолей,
взявший из оков
Розу всех веков.

Не торопясь, ты мечешь молнии над сушей,
не озарясь гостеприимным Чёрным морем,
из грёзы в грязь слетают стонущие души,
с тобой - отказ делиться смолкнувшим раздольем;

белеет Бог - и пива будущего влей ты
за свой порог, но не тревожь его губами;
возьми творог и слушай плач солёной флейты,
она поёт, как измолочены судьбами

огонь и пепел.

...когда ты рухнешь под откос
на студном бреге Енисея -
ты вспомнишь сизый водонос,
смоковницу, остаток лоз
и золотистый взор ессея -

приведшего в аногейон,
где можно пасху свечеряти,
когда Склонивший небосклон
придет, разгонит вечный сон;
отвязывайте осляте

и мчитесь, грешные, туда,
где жизнь клокочет веселее,
где сквозь тайгу течет беда,
где нет ни вора, ни следа -
бегите прочь из Галилеи.

Руки шире раскинь – облака не знают границ,
облака не знают глаголов, их только молнией ниц
на закат, где в саду, словно ночью, ходят-кричат
запоздалые ангелы, и подземные стены дрожат –

вырывается из-за завесы слепой раввин, норовя лицом,
магдалины всю гору слезами пропитывают до ядра,
а копье тяжелое – стало легче страусового пера,
превратилось в иглу с сияющим остриём –

это солнце, удаляющееся от земли
с каждым мигом Твоим, с приближением звёздных тел,
отпивающих моря глоток – и задерживающих корабли,
чтобы чистую плащаницу Иосиф обвить успел.

Прорываясь сквозь горы,
сквозь воду и газ,
мы разлили таинственный свет.
Потерял голубого Тельца Волопас,
Вероники - в помине же нет.

Выполняя свой круг,
мы хлебнули из рук -
в рот попал воронец невзначай,
и пока этот квас
не выйдет из нас,
мы будем пить только чай.

Закрываются хляби
просыхает земля
зреет зябличья свадьба
на носу корабля

новой ноевой нишей
Арарат пренебрег
коммуналки неслышно
затопляют ковчег

осмелевшие звери
затевают игру
сказкам радуга верит
мир исчезнет к утру

словно змеев безумство
словно голубя лёт -
ежли сладкого муста
Ной усталый хлебнёт

* * *
Вечером после потопа
восходи Имя.
Оно сияет над Араратом.
Люди как глина.

Уцелевшие бегают вперегонки,
чтобы друг друга коснуться.
Ной, погасив огни,
хочет проснуться.

* * *
Вот и сплавился Арарат
вот и взошли созвездья
я возвратиться рад
в край судьбы и возмездья

спал, рисовал и был
образом Ноя -
губы омыл в реке
сладкого зноя

МАРИЯ ГОВОРИТ ЗОСИМЕ

Трёх достаточно зёрен при благодати божьей:
веры, любви и смерти - их я чувствую кожей,
а остальные - светлые, тёмные миги
я оставляю пустыне. В корзине - бобы и фиги

ты мне приготовил, но ветром меня носило
сорок семь лет - и время меня упросило
не раскалывать камни, а написать на песке моё имя,
пусть его смоет львиным хвостом и ливнем.

Склад горит на сервере Москвы
сад горит на севере Москвы
немецкий химик, открывший ионы
ненецкий мальчик, отрывший иконы

беглое Ка, родовое Эль
нет с вами сладу, снегом колет апрель

под воскресенье уходите вдаль
не дожидаясь ни льда, ни суда

святые знаки - крокус и шафран
из тела твоего произрастали,
наш сон был неразменен-неслиян,
как свет перегородчатой эмали

объятие, и нет его верней,
пусть даже солнце с звёздами остынет
был этот день, как сотня тысяч дней
и звался он в снегах: весна в пустыне

Путь огня вверх-вниз,
и обратно идет шерстобит,
постоянно что-то горит:
масло, Сириус, море, солома,
на которую Агни присел на миг,
горло земли, обмотанное шарфом,
кони, на коих неслись Адалары к солнцу.
И у чесала-улитки ход
одновеменно прямой и кривой
в шерсти едва живой.
Рыбы внутри себя вынашивают людей-монад
без косяков и узорцев.