hoddion: (Default)
Василий Александрович клоун — тело у него, как чайная чашка. Сергей Александрович — тоненький и аккуратный, как барышня шестнадцати лет, ходит — земли не касается, и крутой, как трехлетний ребенок — шибко идет, а туфельки у него, ровно без пяток, и всякий час гимнастикою, как говорится, ногу проверяет: так затропочет ногами, как петух крыльями. Василий Александрович — только в своем цирке, и всякий вечер что-нибудь представляет, так полагается. Сергей Александрович и в театре танцует и уроки дает: и у себя и на дом ездит.
Зарабатывали артисты порядочно, но сыпали деньгами, как стружкой. Сергей Александрович в карты играл и всегда проигрывал. Из долгу не выходили и нередко случалось позарез.
И тот и другой не старше Маракулина. Сергей Александрович женат был, но жена от него ушла. И хотя он уверял ее, что любовь бывает один раз — одна на свете любовь, и если он ухаживает за своими ученицами, то такое уж у него занятие, и если разговаривает с какою-нибудь красавицей, то как с человеком с ней разговаривает, а сердца нет, все-таки жена ушла. Сергей Александрович чистоплотный. Василий Александрович — напротив: подавай ему всякий день барышню, без этого он жить не может, и ничем не брезгует, не боится, если даже и знает что, но зато, хоть и не часто, а ходит в церковь. Сергей же Александрович и в Пасху дома сидел. А когда однажды у Сергея Александровича заболели зубы и он решил, что помирает, то и не подумал священника попросить, нет, предупредил рабыню — так называли артисты свою кухарку Кузьмовну — и даже очень грозно:
— Приведешь попа,— сказал он в зубном остервенении,— я его, стервеца, с лестницы спущу!
И спустил бы:
Сергей Александрович большой философ!
(…)
Артисты — происхождения духовного, образования семинарского, и оба — как курица бритая, и оба размычь-горе, нос не повесят и без спички от папироски не закурят.
Василий Александрович — клоун не очень разговорчивый, но и в разговоре не помеха, добродушный, и смеялся, когда и не смешно, совсем по каким-то, должно быть, своим линиям, по клоунским.
Сергей Александрович поговорить любил. Он и книгочий, читал не только юмористические журнальчики с картинками, вроде петербургского «Сатирикона», не только знаменитого Андрея Тяжелоиспытанного, в его руках бывала не одна какая-нибудь «Эльза Гавронская, или Страшные тайны подземелья», не какие-нибудь «Страшные похождения атамана разбойников Чернорука», «Любовные свидания Берицкого», «Похищение Людмилы лесным разбойником Александром» — любимое чтение клоуна, он читал и самую нашумевшую книгу, которую везде увидишь: и у Суворина, и у Вольфа, и у Митюрникова, на Невском, Гостином, на Литейном и даже на Гороховой, в единственном по Гороховой книжном магазине за окном стоит выставлена.

И за чаем на все гробокопательские доказательные рассуждения Маракулина Сергей Александрович отвечал обыкновенно пространными собственными рассуждениями о судьбах и судьбе всяких стран, народов и человека вообще, оканчивая, впрочем, кратко:
— Надо от всего отряхнуться! — и при этом так тропотал ногами, как петух крыльями.
Сергей Александрович — большой художник!
(А.М.Ремизов. Крестовые сестры. Глава вторая)
hoddion: (Default)
Что-то Ремизова вспомнил (спасибо Олегу http://olegpaschenko.livejournal.com/674762.html

Из последних правил Обезвелволпала (для людей обезьянских):
- Говорит один обезьян - другому обезьяну хранить гарпократическое молчание
- Движение мысли и никогда не стоячесть, и без всяких задних мыслей, без намёков, заплёвок и нашёптов.
- Не ершиться и не наскакивать друг на друга по пустякам. Пример: свиньи в непогоду жмутся друг к другу гузнами.
- Всё простое никогда не прямо, прямой в природе не существует, и только крюками, кривизнами и обходами достигается простое.
- Дверь не заперта - входить без зова, но не вертеться попусту у моего стола.
- Ничего не просить насильственно.
- Побольше планов – невозможных и не-основательных.
- Не под-та-кивать
- И доброе слово чтобы в горле не задерживалось!

("Мышкина дудочка", Париж, изд-во "Оплешник", 1953)
hoddion: (Default)

Занозил себе лев лапу, а старец Герасим вытащил у льва занозу. И благодарный лев не только не захотел
съесть старца, а в безмолвии, без всякого своего рыку, стал служить старцу.

В мясопустные дни лев служил старцу с утра весь день: и воду возил и все работы исполнял какие надо,
и к вечеру водил коня на водопой и, напоив коня, приводил назад к старцевой избушке.

Так втроём и жили: старец, конь да лев. Старец, видя к себе такую милость Божью, благодарил Бога.
А лев, помня о помощи старца, изо всех сил старался угодить старцу.

Но каково было коню? Что чувствовал конь, когда лев водил его на водопой и обратно к избушке?

Был этот конь - добрый конь: рыжий с белым пятном на лбу. Просвет-конь звонко топал копытом,
играл, а тут - тише воды, ниже травы: со львом-то жизнь какая! - ни тебе травы пощипать вольно,
ни тебе побегать вольготно: лев так в оба и смотрит, а на уме - чуть что, и съест! (Ведь и человек,
если что стараться очень начнёт, и то жди - всегда наоборот, а лев - зверь!).

И уж вода не вкусна коню, и трава не сладка коню. И никто не знал, как трудно коню! Старец знал,
для чего ему лев служит. И лев знал, для чего он, лев, старцу служит. А конь ничего не знал: для коня 
старец - Герасим, а лев - ле-ев!

И про это тоже никто не знал - ни старец, ни лев.

И возненавидел конь льва, а пуще старца. И одного уж ждал конь и об одном - по-своему, 
по-лошадиному - творил Богу молитву и утреннюю и вечернюю: "чтобы освободил его Бог
от льва, прибрал старца!"

 

(Алексей РЕМИЗОВ)

hoddion: (Default)
Я стоял на берегу шумящей реки.
Я глядел вдаль, где волны лизали тучи и, выныряя, пробирались по небу изголодавшимся стадом.
Посреди реки, против моих глаз, возвышалась облачная скала, живая, без конца, без начала.
Вверх и вниз шли по ней вереницы людей, закутанных в тяжелые саваны.
Люди восходили ясными с глубокого дна и серыми спускались в сырые волны.
И с каждым разом темнела река.
И с каждым разом вырезалась и подсекалась скала.
И вдруг колыхнулось бесшумное облако и с криком тысячи задавленных желаний разошлось.
И только откуда-то взявшаяся чайка пустилась в страшную даль.
Веще мелькали белые крылья.
Чайка летела... стала тающим хлопком мокрого снега, стала белой искоркой... пушинкой.
И тогда охватил меня страх: казалось, отлетал вместе с ней последний миг моей радости.

1903

Я жду

Jan. 16th, 2010 02:35 pm
hoddion: (Default)
  Толстого я никогда не видел, не пришлось. Однажды в Москве был я в "Скоморохе" (народный
театр) на представлении "Власти тьмы", а потом читаю в газетах, что в этот же вечер в этом
театре был и Толстой, стоял на галерке - и я ведь тоже стоял на галерке, а вот и не заметил!
   В граммофон слышал голос Толстого: говорил он из "Круга чтения" о каком-то мудреце,
как этого мудреца ругали и шпыняли, а мудрец, нисколько не осердясь, ответил: "Хорошо еще,
не всё обо мне знаете, а то бы и не такое сказали!" Об этом я часто вспоминал в жизни и слышу
этот голос не из-пуста, а от передуманного и взволнованного сердца.
   А как-то иду я по Невскому вечером - еще в те времена, дореволюционные, - в час разъезда,
а со мной и навстречу густо шел народ, и было много экипажей и автомобилей, перейти на ту
сторону трудно. На углу Невского и Лиговки слышу, женщина что-то выкрикивает, и листки в руках;
забыл, одно помню, начинается: "Льва Толстого отлучили ---", и дальше в рифму что-то очень
нелестное. "Иоаннитка!" - подумал я. И еще ближе заглянул ей в лицо. А она, как сорока, всё
стишок этот выкрикивает. А лицо открытое, в черном, и глаза - только очень уж заостренные
одной неотступной мыслью. Меня она, наверное, не заметила, ей ни до кого. "Ну, а если бы, -
подумал я, - прочитать ей сказку о "Трех старцах", такую осветленную верой в чудо и и светящуюся
чудотворным светом человеческого сердца!" - "Что ж, сказка и есть сказка!" - ответит она и опять
на Невский, и на углу Лиговки станет и будет часами выкрикивать всё то же, крепко держа
листки ---

(Алексей Ремизов. По карнизам, главка "Я жду")
hoddion: (Default)
"Противопоставлять унынию гордость, - продолжал Корнетов, - какая уж там гордость!
Нет, гордость давным-давно сломлена, и от нее одни лохмотья, а называется чванством
и хвастовством. И этот смешной чванливый наряд очень подходит к человеческому лицу,
какое вырисовывается, как говорит баснописец Куковников, "на аркане современности".
Лицо среднего человека размазано в две краски или - две посадки: носом вверх и носом
вниз. Если вы просматриваете газеты, вы знаете, в какой еще невероятной ерунде погрязает
человечество: тысячелетние предрассудки живут, как освященные традиции, я читал, что
японского императора можно воспринимать только "духовно", и оттого его фотографии
завешивают, а уж написать с него портрет нечего и думать; а читали вы, как где-то
в Карпатах хоронили ведьму - "к левой ноге привязана была подкова, на ее теле нарисовали
большой крест, рот забит маком, по трупу долго били лопатой, а затем глаза закрыли двумя
луковицами и во дворе сожгли на костре все мётлы", и обезвреженная ведьма из могилы не
вышла и привидением не появилась, но стала всем во сне сниться - из ночи в ночь, а уж
больше нет никакого средства, а страха не выжжешь... или эти дурацкие церемонии и всякие
формальности - традиционные, торжественные цилиндры и шутовские факельщики, парадные
формы, "обезьяньи" ордена и знаки. И этими показными пустяками, возведенными в догму,
забиты головы. Нет, смотрите так: не вниз и не вверх, а в себя - ваше уныние и гордость
одной природы" (Алексей Ремизов. "Учитель музыки").
hoddion: (Default)
"Счастлив ли дух ваш?
Хоть на мгновенье вы обрадовались там - вы радовались за гранью этой жизни,
этой бушующей Лировой ночи?
Или вам еще предстоит встреча - счастливые дни?

А я скажу - про себя вам скажу - ни на минуту, ни на миг. И не жду. Это такое
проклятие - вот уж подлинное несчастье! - оставить родную всколыхнутую землю,
Россию, где в бедующем Злосчастье наперекор рваной бедноте нашей, нищете и голи
выбивается изумрудная, молодая поросль.

Помните, в Отделе Управления мы толклись в очереди к Борису Каплуну: вы потеряли
паспорт - это было вскоре после похорон О.Д.Батюшкова - и надо было восстановить,
а я с прошением о нашей погибели на Острове без воды и дров - помните, вы сказали,
поминая Батюшкова, что мы-то с вами -

- Мы выживем, последние, но если кто-нибудь из нас...

И я в глазах ваших видел, не о себе это вы тогда.
Бедный Александр Александрович - вы дали мне настоящую папиросу! пальцы у вас были
перевязаны.
И еще вы сказали, что писать вы не можете.
- В таком гнете невозможно писать.

А знаете, это я теперь тут узнал, за границей, что для русского писателя тут,
пожалуй, еще тяжче, и писать не то что невозможно, ведь только в России и совершается
что-то, а тут - для русского-то - "пустыня". Уйти временно в пустыню для человека,
конечно, полезно, в молчании собрать мысли - ведь нигде, как в пустыне, зрение
и чувства остры! - и Гоголь уходил в Римскую пустыню для "Мертвых душ". Тоже и
поучиться следует, и есть чему. Только вот насчёт прокорму - писателям и художникам
везде приходится туго! - надо какая-то работа, а всякая постоянная работа, вы это
хорошо знаете, засуетит душу. И выйдет то же на то же. И если судьба погибнуть,
так уж погибать там, у себя, на миру в России" ("К звездам").
hoddion: (Default)
"...Как! Сын Божий, Сын возлюбленный, любимый брат, Христос, Царь Небесный,
творец земли и неба, продан за тридцать сребренников, висит на кресте! И мучится,
обагрен с ног до головы, и нет ни откуда защиты, покинут, нет никого, неповинный
висит на кресте!
Не видел никого, только Христа, только на Христа смотрел ангел, не мог примириться,
и пальцы его были крепко и с тоскою сжаты, и дымы, что синие кольца благовонных
кадильниц, обручая пальцы, вывивались меж острых суставов, и копье бледнело
в руке его на дымящемся древке и бурные крылья, что молоньи сини, грозно
орлили, - недвижен, безмолвен, не мог, не хотел ангел видеть Христа на кресте.
Все силы небесные, недоуменно зря друг на друга, молили ангела взойти
на небо к престолу славы прославить Сына пред Отцом Небесным.
Бестрепетен, бесстрастен к мольбе, не слушал ангел, не хотел их слышать,
не хотел взойти на небеса к престолу славы - сердце горело и единая мысль
возгоралась из горящего сердца: один он может и готов и должен стать на
защиту - он может смирить грады и веси, поля, холмы и дубравы, он весь мир
погубит, разорит венец солнца за крест и страсти.
И один недвижен, один безмолвен, он горел перед крестом во святом кругу,
грозный мститель, ангел верховный, вятший паче всех, всех недругов победитель,
архистратиг Михаил.

Слава долготерпению Твоему, Господи!"

Белоснежной кипящей быстрИной восходили полки ангельские,
славословя, от креста за звездный круг к престолу. И был тихий
перезвон в небесах, говор и пение столпОвное небесного
воинства.
И повелел Христос ангелу взойти на небо, оставить крест.
- Исполни закон!
Но верен, ангел стоял перед крестом, не мог отойти:
- Господи, Ты видишь, не могу стерпеть распятия Твоего!
И во вторые повелел Господь ангелу отойти от креста.
- Исполни закон!
И не двинулся ангел, прочно, крепко, непреклонно, верен,
ангел стоял перед крестом:
- Господи, как я пойду!
И в третий раз был голос с креста, отклонявший, повелевая
ангелу взойти на небо.
- Исполни закон!
И тОроки - слухи Духа дрогнули на бледном челе, трепетен,
ангел сделал шаг от креста и вдруг стал, обернулся - черные
тороки вьюнились на его бледном челе, бурные крылья орлили
и очи синели, что дебрь: видеть муку, иметь власть остановить
эту муку и не сметь!
- Не требуй, Господи, не требуй! Видишь сердце мое горящее,
знаешь любовь мою, ей нет грани, ей нет запрета, ей нет закона.
И на что мне власть моя, если запрещаешь прекратить муку
Твою? Не могу преступить закон Твой, слово Твое, волю Твою
и не могу угасить любви моей!
И пламень любви был так велик и скорбь была так остра
и страда так безмерна, все мысли, все стези сердца пылали, - ангел
не мог покориться, не мог исполнить царского слова, разжал ангел
пальцы, и тихо пламя вышло из его руки.



И было пламя так сине, жарко, так живо, и огонь
плящ и горюч - взлысился мрак, сдвинулись семь
поясов небесных и пошатнулись земные, с шумом
ужасных четверопастных горестных труб из четырех
медных ветрий пЫхнули четыре заглУшные ветра,
возшумели с востока и с запада, с юга и севера - кто
им укажет путь? куда им деваться? они не могут стать,
для них нет уж покоя! - избезумелись, вздыбили море,
хотя потопить всю нашу землю, заколебали столпы
преисподния.
Но среди грохота, вопля и скрежета еще острее
врезалась скорбь, а гнев стал безысходнее - и ангел
пустил копье от креста в тьму земную, где стоял страх,
клевета и обида, вопияла утрата и билось бессильно
оскорбленное сердце и гнела бесполезная жалость
и глохла защита.
Зазубрив тьму, как молонья, ударило копье в храм,
прорезало купол, расшибло сень - и надвое сверху
и донизу разодралась капетазма церковная, на две
части разодрал ангел завесу во свидетельство сынам
человеческим за страсти и крест - видеть и разуметь.
И в тот час воззвал Христос, благословляя Отца,
и предал дух единородный Сын, великого света Ангел,
Слово Божие, смертью на смерть наступив.

Слава долготерпению Твоему, слава страстям Твоим,
слава силе Твоей, Господи!"

(Алексей Ремизов)
hoddion: (Default)

    Из Рима он пошёл в Александрию. И, странствуя по Египту, дошёл до Иордана.
И там прожил пять лет.
    От воскресенья до воскресенья он   съедал три зерна и, трижды окуная руку
в Иордан, черпал себе воды. Дух святой укреплял его, и было лицо его подобно
солнцу.
    Случилось ему быть по ту сторону Иордана в ассирийском городе, и позвал его
один из важных ассирийских архонтов Назарах, прося помолиться о единственном
сыне; юноша нигде не мог найти себе места, ни на чём успокоиться - демон гнал
его в пустыню.
    При виде Николая, весь содрогнувшись, с криком он упал на землю.
    - Кто послал тебя портить творение Божие? - спросил Николай.
    - Человек.
    - Где же этот человек?
    - Он умер.
    - Почему же он послал тебя?
    - За грех его родителей.
    Юноша, хрипя, давился и серая пена кипела на его губах.
    Николай велел принести восемь медных цепей и камень. И когда цепями заковали
юношу и навалили на него камень,, Николай поднял свой посох-крест и, трижды осенив
камень, сказал:
     - Ты свободен!
     И юноша вышел из-под камня, как из могилы, и свет ему показался мил, земля легка
и люди живы.

*   *   *
     Николаю исполнилось тридцать лет. Пройдя Аравию, Либию и острова, он вернулся в Ликию.
Странником вошёл он в город Миры: с его лица и рук капало миро и весь город наполнился
благоуханием.
     Сам этот воздух творил чудеса. Вся жизнь переменилась: улеглись раздоры и стало на уме
не то, чтобы какую гадость сделать, а как помочь или чем обрадовать другого.
     А он ходил по улицам молча, только смотрел и касался; и от его взгляда и прикосновения
неуспокоенные утешались, слепые прозревали и парализованные вытягивались и подымались 
на ноги.
    О жизни Ликийского странника дошла весть до патриарха Святой Церкви. И, созвав отцов
и старцев, патриарх отправился из Иерусалима в Миры Ликийские посмотреть на человека,
"жизнь которого чиста перед Богом и он творит чудеса". Николаю же было открыто, что
патриарх Святой Церкви идёт в Миры, и он вышел ему навстречу.
     И увидев Николая, патриарх обнял его, как апостола Христова, а все бывшие с ним
упали к ногам Николая, видя лицо его, как лицо ангела.
     В соборной церкви Ирины патриарх облёк его в архиерейские одежды
и поставил епископом всей Ликии.

*   *   *
     А когда пришло ему время отойти к вышним силам, слетели с небес ангелы Божии.
Увидев ангелов, улыбнулся он и сказал:
     - Вот - исполнились мои дни.
     Из круга выступил архангел Михаил и показал ему печать Божию. И, увидев печать
Божию, Николай поднялся на свою последнюю молитву:
     о все, кто прибегнет в нужде к имени его -
     - пусть Господь исполнит желание сердца его!
     и о тех, кто терпит от сильных мира -
      - пусть Господь ради него даст им силу для борьбы!
     и о тех, кто застигнут в бурю и призовёт его -
     - пусть Господь утишит волны!
     и о тех, кто от чистого сердца построит храм во имя его -
     - пусть Господь облегчит их долю!
     и о тех, кто напишет его образ или повесть его жизни -
     - пусть Господь украсит его нищую жизнь!
     и о всех больных, бездомных и отчаянных -
     - пусть Господь не оставит их и укрепит!
     и о всей твари Божьей с её суровой судьбой
     и кратким веком -
     - Господи - помилуй! - трижды повторил он, простирая руки.
     И с последним словом ангел смерти
     вынул его душу, и понесли её ангелы на небеса.
     А тело его на одре лежит, как солнце".

(Алексей РЕМИЗОВ. "Образ Николая-Чудотворца. Алатырь-камень русской веры". Париж, 1931).

PS Написано по Сирскому житию Св.Николая, повлиявшему на Русь и Францию не меньше, чем Византийское Метафрастово.

 

 


hoddion: (Default)
Пяти лет он вступил на путь Господен. Ни вина, ни мяса не вкушал он. От воскресенья до воскресенья
только хлеб и вода. Лик его был светел - Дух Божий почил на нём и ангелы слетали с небес, служили ему.
На ногах его сандалии, в руках крест и на устах песнь Богу.
    С первых лет он изучал Божественное писание. Молчаливый, днём на глазах у людей,
ночь - один на молитве.

* * *

    Четырнадцати лет он оставил Ликию и ушёл в пустыню. Странником пришёл он в Кесарию
Филиппову и там провёл три года в подвиге, очищая и украшая душу божественной добродетелью.
     В то время случилась война с персами. Персидские войска были непобедимы,
и римляне бежали в горы. Судьба обречённого города до слёз тронула Николая. Он стал на
молитву и молился о милости к обречённым. И когда поднялся с земли и, простирая руки
к небу, трижды повторил: "Господи, помилуй!" - голубь слетел к его рукам.
     "Избранник Божий, - сказал голубь, - твоя молитва дошла до Бога!"
     И тогда в облаках, окутанный светящимся облаком, появился он среди римского войска.
     - Знамение креста сотворите на ваших лицах и меч врага вас не коснётся! - услышали голос.
     Но никто его не видел.
     - Кто ты? - недоумевая, спрашивали, не веря ушам.
     - Я Николай, раб Божий.
     И в облаках - всем видно - засиял крест.
     - Бог Николая, помоги нам! - воскликнули воины и, осеняя себя крестом, пошли в бой.
     Персы были побеждены. И римские начальники и вельможи искали Николая,
чтобы достойно отблагодарить его, но нигде не могли найти и никто не видел, 
как он покинул Кесарию.

*  *  *
    Он пришёл в Малую Армению и странствовал год и девять месяцев. Из Армении ушёл в Сирию.
    В Апамее славился храм архангела Михаила. Особенно чтимая святыня, куда сходился народ.
Во время службы пришла в церковь - она сразу обратила на себя внимание: необыкновенно
воздушна - можно было подумать, что это призрак: лицо её таяло. Перед ней расступились,
но она никогда не замечала, устремлённая в своё - в свой мир.
     Молча стояла она, но когда запели хором, закричала - её голос выделился из всех голосов:
     - Николай, избранник Божий, что ты испытываешь меня?
     И спрашивали вокруг: о ком это кричит бесноватая? кто такой этот избранник Божий
Николай?
     И опять закричала:
      - Не видите его? Вот он стоит по ту сторону притвора. Сто дней, как всякий день, 
и нынче в этом храме.
      С нечеловеческой силой расталкивая народ, она, не касаясь земли, пронеслась через
всю церковь к тому месту, где за народом стоял Николай.
      И все увидели: юноша с посохом-крестом в руке - он был так же прекрасен, как эта,
только она очень измученная. Она стояла перед ним - брат и сестра.
      Николай поднял свой посох-крест, и она упала к его ногам:
      - Избранник Божий, - кричала она, - умоляю, не посылай меня в глубокую пропасть!
      И все видели: Николай, наклонившись над ней, вложил ей в рот мизинец:
      - Тебе говорю, скажи: как ты вошёл в неё?
      И услышали голос и всем стало жутко: такой это чужой был голос:
      - Я увидел её, она лежала под яблоней, и позавидовал её красоте и вошёл в неё.
      - Так ступай в безводную песчаную реку, - властно сказал Николай, - и будь там
до свершения века.
     И в ответ храм наполнился плачем: казалось, плакали сами камни - глух был демонский
плач.
      Николай положил ей руку на голову:
      - Иди спокойно, - сказал он, - больше не коснётся тебя демон.
      И лицо её вдруг заалело - совсем ещё ребёнок! - и с какой радостью к каждому, 
всех и всё видя, она пошла. И в хоре зазвучала эта нахлынувшая радость.
      А следом за ней вышел Николай.

*    *    *
     Он шёл по дороге к Кипру. Чуть светало, когда он переправился на остров. И странная ему
была встреча: сорок пять прокажённых ждали его на берегу.
     - Избранник Божий, - хрустели голоса, - мы знаем, ты пришёл от Бога, исцели нас!
     И когда взошло солнце, Николай взял сосуд с елеем и нардом и помазал каждого
с головы до ног:
      - Солнце праведное, Свете от Света, взгляни на них!
      И велел идти им к Дамаску на реку Фарфу и трижды окунуться.
      Прокажённые сделали так и вернулись чистые. Об этом стало известно, и собрался
народ, славя его чудеса. Тогда он покинул Кипр и пошёл в Антиохию.
     В Антиохии, прожив двенадцать дней у старцев,  он побывал на родине святых.
А из Иерусалима вышел в большой и трудный путь - в Рим.

*   *   *
   В полдень, когда он шёл по пустыне, накалённый воздух вдруг разверзся и он увидел:
в осиянии пламенных колец глаза: глаза, как звёзды, волосы золото, зубы молниию
     - Я ангел Света!
   И пламень, исшедший из уст, овеял знобящим кольцом. И эта знобящая мёртвая
пламень, коснувшись сердца, открыла глаза:
     - Я тебя знаю, - сказал Николай, - ты враг Божий.
     И в ответ демон простёр руки:
     - Мой свет тебя ослепляет.
     - Как ты смеешь называться светом?
     - Я иду творить на земле правду.
     И в кипящем, закручивающемся кольцами огне открылось чёрное сердце:
обольщенье, ненависть и смерть.
      - Заклинаю тебя великим именем твоей муки, - Николай поднял свой посох-крест
и назнаменовал воздух и землю, - скажи твоё имя?
     - Я Велиар, - сказал демон, - я уничтожу всю тварь! - и простертые руки окаменели
в изумруды.
      И раскрывшаяся бездна поглотила его.
      От набежавшего облака спустился белый ангел. И повёл Николая по бездорожной
пустыне, указывая путь в Рим.
       Со светильниками вышли встречать его в Риме. Вместе с папой он вошёл в собор
апостола Петра. Там в алтаре он молился три часа. И храм наполнился благоуханием.
       Посвящённый папой, прожил он четыре месяца в Риме, служа в соборе апостола
Петра.


(Продолжение следует)
hoddion: (Default)
   Я в сарае. Сарай на постоялом дворе в Париже. Постоялый двор В с е л е н н а я
   (Hotel de l'Univers). В сарае тесно, - ящик на ящике, солома, опилки - и темно.
   Всматриваюсь и вижу философа Ш.: философ сидит на сломанной клетке у самых
   дверей, не нем шуба с барашковым воротником, без шапки.
   
   "Конечно, - думаю, - так и должно быть: шапку он потерял, и сидит теперь без шапки".

   Но уж мы не в сарае, мы идем по полю. Поле пусто, безнарядье, кости и могилы, - огорченная
земля.

   "Русская земля! Бедная Русь! Черные люди, восставшие на сильных! Вот тебе истинный
и праведный суд!"
   
    Философ нагнулся к могиле:
     - Вот для примера! - и подает мне какие-то закрученные кишки.
    И молча идем мы от могилы к могиле. Могилы раскрыты. Я не вижу, я чую, как там  шевелится
кто-то и шуршит тяжелая парча. И мне хочется заглянуть в могилу и страх берет.
    - Ты всей крови заводчик, - вдруг закричал кто-то из могилы, - ты враг проклятый,
христопродавец, злой, пронырливый злодей, враг Божий!
     
    "Московская тьма!" - подумал я и вижу: по полю странник идет, ну как наш Вася Босой,
поверх тряпок фрак, на груди большой каменный крест, освятованный странник, улыбается.
     - Noli eos esse meliores! (Не желай, чтобы они были лучше!) - улыбается.
     - Может быть, ты и прав, - говорит философ.
    И мы стоим втроем у раскрытой могилы. Странник улыбается.
    "Вот и у этого Васи Босого тоже нет шапки!" - и я снял шляпу и проснулся. 
    
    
hoddion: (Default)
      Она приснилась мне, бесноватая декабрьская ночь.
      Она мчалась мимо окна бесконечная, царапала стекла, засыпала дом и гудела.
      Собирались непокорные духи, шептались по углам, тушили свет.
      О чем они шептали, белые, непокорные? Их много, а я один.
      Я бросился к окну.
      А в окне свет. Боже мой! так много свету!
      Зори, тысячи зорь обнялись по всем ветрам в трепете - дожде лепестков алях роз.
      Это хлынули из берегов на землю алые моря, и наступил потоп безгрешной крови.
      На острове, вчера невидном, теперь зеленом, стояла девушка озябшая - снежинка
на вешней озими.
      Задумчиво смотрела за лес, за зори.
      Чуть дымная одежда легкая ласкалась к ее телу, а в взбитых овсяных косах роса
играла.
       Было тихо на земле, и там на небе неслышно вскипало золото и красные лились
потоки.
       И встрепенулась.
       Упали ткани.
       И пошла преображенная и яркая по сине-зарябившейся реке, как тигрица,
как ангел. И побежали с берегов туманы, защебетали птицы, и вспыхнули следы
переливные, и потянуло запахом нескошенного луга...
       Звеня бубенцами, мимо окна прошло белое стадо нежных барашков.
       Глухо звучал за лесом олений рог.
       А на берегу, плескаясь, стоял кудластый мальчонка Степка и, затаращив
рубашонку на самые глаза, глядел на солнце.
       Солнечно звонили к обедне.

   (1903)
      

Profile

hoddion: (Default)
hoddion

December 2016

S M T W T F S
    123
45678910
11121314151617
18 192021222324
25262728293031

Syndicate

RSS Atom

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated May. 23rd, 2025 01:05 am
Powered by Dreamwidth Studios