Когда кончаются комары?
Jul. 10th, 2009 03:22 pmДва дня был в лесу на даче, местечко там болотистое, недалеко торфяное озеро. Комары нет-нет
да и покусывали. И все-таки мало их в этом году. И огурцы мои не растут, хотя место для них
в самый раз.
Нашел замечательную легенду. Даже две.
"[Почему Никита - Столпник?] А оккурат когда комары полетят... столбом. Вот ведь садим
огурцы - ковда, говорят, огурцы садить? - На Микиту Столбника огурцы посадить.
А их сажаем - столбами кэмаров, всё вот так вот хлещемся, да, и вот прозвали Микиту,
наверно, потому Микита Столбник. Ну вот, кругом одне комары. [А когда кончаются комары?]
Хорошо я не помню, но слыхала: вот быв... быть-то перед Петровым днём столько-то комара-то
кончается, а Петров... день вот двенадцатого числа будет. Пётр и Павел".
"[Почему Никита Столпник?] А комары столбом вьются. Он эт... около этого столба и умирал.
Они... комары-т там - куда им деватьса-та? Там... ведь когда это, коров пасли там около берега,
что коров выгоняли на луга-то - там могут съесть и коров и всё. Кровь... они кровь пью, комары всё.
Вот, и стали его праздновать. Никиту Столбника стали праздновать, как он... как он мученик.
Угу, так. [Никита-мученик - это и есть Никита Столпник?] Да, да, да".
да и покусывали. И все-таки мало их в этом году. И огурцы мои не растут, хотя место для них
в самый раз.
Нашел замечательную легенду. Даже две.
"[Почему Никита - Столпник?] А оккурат когда комары полетят... столбом. Вот ведь садим
огурцы - ковда, говорят, огурцы садить? - На Микиту Столбника огурцы посадить.
А их сажаем - столбами кэмаров, всё вот так вот хлещемся, да, и вот прозвали Микиту,
наверно, потому Микита Столбник. Ну вот, кругом одне комары. [А когда кончаются комары?]
Хорошо я не помню, но слыхала: вот быв... быть-то перед Петровым днём столько-то комара-то
кончается, а Петров... день вот двенадцатого числа будет. Пётр и Павел".
"[Почему Никита Столпник?] А комары столбом вьются. Он эт... около этого столба и умирал.
Они... комары-т там - куда им деватьса-та? Там... ведь когда это, коров пасли там около берега,
что коров выгоняли на луга-то - там могут съесть и коров и всё. Кровь... они кровь пью, комары всё.
Вот, и стали его праздновать. Никиту Столбника стали праздновать, как он... как он мученик.
Угу, так. [Никита-мученик - это и есть Никита Столпник?] Да, да, да".
(no subject)
Feb. 12th, 2009 03:44 pmВ Намибии растет дерево,
Раскидистое и древнее.
На него будто наброшена
Медвежья издырявленная шкура –
Гнёзда ткачиков, родственников северного ремеза;
Их соломенный город
Украшен фонарями – сотами диких пчел.
Иногда в лабиринты ткачиков
Заглядывают пары зеленых попугаев-неразлучников –
И даже остаются там жить,
Ловят пчел и лакомятся медом.
Страсти мира – всё до поры до времени…
И неразлучников рано или поздно ткачики прогоняют.
ИБН'АРАБИ (1165-1240)
Из книги "ТОЛКОВАТЕЛЬ СТРАСТЕЙ"
* * *
Из-за томной, стыдливой и скромной я тягостно болен,
Вы сказали о ней - я утешен, польщен и доволен.
Стонут голуби горько в полете крутом и прощальном,
Их печали меня навсегда оставляют печальным.
Мне дороже всего это личико с тонким овалом,
Среди прочих красавиц сокрыто оно покрывалом.
Было время, глядел я влюбленно на это светило,
Но оно закатилось, и душу печаль помутила.
Вижу брошенный угол и птиц, запустения вестниц;
Сколько прежде в шатрах я знавал полногрудых прелестниц!
Жизнь отца своего я отдам, повинуясь желанью,
Повинуясь пыланью, в душе моей вызванном ланью.
Мысль о ней в пламенах, осиянная сказочным светом,
Разгорается свет - и пылание меркнет при этом...
О друзья, не спешите! Прошу вас, друзья, не спешите!
У развалин жилища ее - вы коней вороных придержите!
Придержите, друзья, скакуна моего за поводья!
Погорюйте со мною, друзья дорогие, сегодня!
Постоимте немного, оплачем мою неудачу,
Или лучше один я свою неудачу оплачу!
Словно стрелы каленые, выстрелы яростной страсти,
И желания меч порассек мое сердце на части.
Вы участьем меня, дорогие друзья, подарите!
Вы отчасти хоть слезы мои, дорогие друзья, разделите!
Расскажите, друзья, расскажите о Хинд и о Лубне!
О Сулейме, Инане и Зейнаб рассказ будет люб мне.
О Маджнуне и Лейле скажите, мое утоляя пыланье,
Расскажите о Мейи, и еще о злосчастном Гайляне.
Ах, сколь длительна страсть к той - которой стихов моих четки,
Россыпь слов, красноречье и доводы мудрости четкой.
Родовита она, ее родичи царского сана,
Властелины великого града они Исфахана.
Дочь Ирана она, и отец ее - мой же учитель.
Я же ей не чета - я пустынного Йемена житель.
И отсюда тревожность моя и счастливых минут невозможность:
Мы неровня друг другу - мы просто противоположность.
Если б ты увидал за беседою нас, в разговорах,
Где друг другу мы кубки любви подносили друг другу во взорах,
Где в беседе горячечной, пылкой, немой, безъязыкой
Наша страсть оставалась взаимной и равновеликой, -
Был бы ты поражен этим зрелищем дивным и странным,
Ведь в глазах наших Йемен соединился с Ираном!
Нет, не прав был поэт, мне, наследнику, путь указавший,
Нет, не прав был поэт, в достославное время сказавший:
"Кто Канопус с Плеядами в небе высоком поженит?
Кто порядок всегдашний в чертогах небесных изменит?
Вековечный порядок незыблем, един и всевремен:
Над Ираном - Плеяды, Канопуса родина - Йемен".
(Перевод Б.Шидфар).
Из книги "ТОЛКОВАТЕЛЬ СТРАСТЕЙ"
* * *
Из-за томной, стыдливой и скромной я тягостно болен,
Вы сказали о ней - я утешен, польщен и доволен.
Стонут голуби горько в полете крутом и прощальном,
Их печали меня навсегда оставляют печальным.
Мне дороже всего это личико с тонким овалом,
Среди прочих красавиц сокрыто оно покрывалом.
Было время, глядел я влюбленно на это светило,
Но оно закатилось, и душу печаль помутила.
Вижу брошенный угол и птиц, запустения вестниц;
Сколько прежде в шатрах я знавал полногрудых прелестниц!
Жизнь отца своего я отдам, повинуясь желанью,
Повинуясь пыланью, в душе моей вызванном ланью.
Мысль о ней в пламенах, осиянная сказочным светом,
Разгорается свет - и пылание меркнет при этом...
О друзья, не спешите! Прошу вас, друзья, не спешите!
У развалин жилища ее - вы коней вороных придержите!
Придержите, друзья, скакуна моего за поводья!
Погорюйте со мною, друзья дорогие, сегодня!
Постоимте немного, оплачем мою неудачу,
Или лучше один я свою неудачу оплачу!
Словно стрелы каленые, выстрелы яростной страсти,
И желания меч порассек мое сердце на части.
Вы участьем меня, дорогие друзья, подарите!
Вы отчасти хоть слезы мои, дорогие друзья, разделите!
Расскажите, друзья, расскажите о Хинд и о Лубне!
О Сулейме, Инане и Зейнаб рассказ будет люб мне.
О Маджнуне и Лейле скажите, мое утоляя пыланье,
Расскажите о Мейи, и еще о злосчастном Гайляне.
Ах, сколь длительна страсть к той - которой стихов моих четки,
Россыпь слов, красноречье и доводы мудрости четкой.
Родовита она, ее родичи царского сана,
Властелины великого града они Исфахана.
Дочь Ирана она, и отец ее - мой же учитель.
Я же ей не чета - я пустынного Йемена житель.
И отсюда тревожность моя и счастливых минут невозможность:
Мы неровня друг другу - мы просто противоположность.
Если б ты увидал за беседою нас, в разговорах,
Где друг другу мы кубки любви подносили друг другу во взорах,
Где в беседе горячечной, пылкой, немой, безъязыкой
Наша страсть оставалась взаимной и равновеликой, -
Был бы ты поражен этим зрелищем дивным и странным,
Ведь в глазах наших Йемен соединился с Ираном!
Нет, не прав был поэт, мне, наследнику, путь указавший,
Нет, не прав был поэт, в достославное время сказавший:
"Кто Канопус с Плеядами в небе высоком поженит?
Кто порядок всегдашний в чертогах небесных изменит?
Вековечный порядок незыблем, един и всевремен:
Над Ираном - Плеяды, Канопуса родина - Йемен".
(Перевод Б.Шидфар).
Молитвы - словно верблюдицы, идущие по самый живот в озерной воде.
Вода в озере - солона на вкус. Идут и не пьют.
Молитвы - будто в море играют дельфины. А к берегу подплыть боятся.
И боятся откликнуться на мой голос. Они весело переведываются
на своем языке - а звуки его за пределами звука.
Молитвы - будто блистающий лес. Что еще сказать? Горящая готика
Сибири.
Молитвы - словно внезапная чайка: из Ладожского неба - прямо тебе
в глаз мечет едкий помет.
Молитва колыбели. Колыбель думает, что раскачивается из стороны
в сторону, а на самом деле давно летит с горы, вертясь орешком.
Дитя - внутри - давно замолчало. Или его крик - чистое молчание?
А вращение колыбели - свет?!
Молитва нищего японца - егда уныет, шелестит: "Господи, помируй".
Молитва горы - когда внутри нее сидит отшельник в исихастском
борении. Весной гора расцветет - каждой ниточкой его разноцветного
рубища. А он - он знает, что все цвета едины.
Молитва Купины, купающейся в небе - да это ж блаженный Максим,
прощаясь сам с собой и напевая себе отходную, сжигает на Москве
свою каливу.
Вода в озере - солона на вкус. Идут и не пьют.
Молитвы - будто в море играют дельфины. А к берегу подплыть боятся.
И боятся откликнуться на мой голос. Они весело переведываются
на своем языке - а звуки его за пределами звука.
Молитвы - будто блистающий лес. Что еще сказать? Горящая готика
Сибири.
Молитвы - словно внезапная чайка: из Ладожского неба - прямо тебе
в глаз мечет едкий помет.
Молитва колыбели. Колыбель думает, что раскачивается из стороны
в сторону, а на самом деле давно летит с горы, вертясь орешком.
Дитя - внутри - давно замолчало. Или его крик - чистое молчание?
А вращение колыбели - свет?!
Молитва нищего японца - егда уныет, шелестит: "Господи, помируй".
Молитва горы - когда внутри нее сидит отшельник в исихастском
борении. Весной гора расцветет - каждой ниточкой его разноцветного
рубища. А он - он знает, что все цвета едины.
Молитва Купины, купающейся в небе - да это ж блаженный Максим,
прощаясь сам с собой и напевая себе отходную, сжигает на Москве
свою каливу.