ИСТОЧНИК

Посредине осени неожиданно стала красота: солнце, ясное небо и ветер. Утром стоял густой туман. Земля как будто выдохнула из себя сорокадневную ледяную влагу. Посеял маленький дождик – и стало тепло, от солнца сразу заиграло пожухлое золото леса. Бабочка проснулась. Солнечные лучи разогрели ее бесцветную кровь, и она полетела. Было воскресенье, многие поуезжали за город, окна были закрыты. Ворон одиноко пролетал в вышине, лесные дрозды улетели по рябину, им не было дело до бабочки. Северо-западный ветер сменил свой дождливый нрав на прозрачно-чистый, но не утратил своего коварства: внезапно он швырнул бабочку в открытую фортку. В комнате звучала прекрасная музыка – будто множество людей стояли на горах и пели, затем от восторга превращались в ангелов, бабочек, птиц и взлетали ввысь. Музыка неслась изнутри и одновременно с того самого неба, под которым бабочка только что порхала, и вот этого неба нет. Целых полчаса нарастала музыка, мощная и живая. А бабочка то накапливала силы, то снова билась о что-то прозрачное, чистое, невидимое и недвижимое, и ей было странно, что она не может вылететь под родное небо – а в нем экстатически взлетали вверх золотистые листья, куда-то устремлено летел серебристый вертолет, одинокое перо выписывало никому не понятные завитки.
Внезапно пение смолкло. Бабочка встряхнулась – и принялась летать по комнате. Села на штору, затем отважно промчалась в центр комнаты и присела на выпуклую шишку люстры. И еще полетала. Села на статуэтку римлянина – он стоял в шлеме, плаще, в полном доспехе; перед ним стоял стеклянный земной шар с разноцветными блестками, и римлянин касался до него мечом, уверенно зажатым в правой руке.

На стене была картина: бабочка, естественно, не различала на ней предметов, она видела только лиловые, темно-красные, шоколадные, светло-зеленые пятна. На вкус они были никакие, и бабочка отпрянула прочь и вылетела в фортку. Ветер прижал ее к стене – она заскользила вдоль стены и дальше уследить за ней мне было уже невозможно. Она вернулась к себе.

13.10.13

Этот балкон стал музеем спонтанно, он вовсе не собирался им быть. Глубокая незастеклённая лоджия, на которой по идее должны болтаться на веревке тяжелые, как море, синие простыни или одинокие жёсткие трусы. Он приютил у себя то, что не нужно памяти, но, может быть, пригодится для зрения и осязания. Обеденный стол небесно-голубого цвета, с ребристым ободом и закругленными краями – списанный из интернатской столовой; его края загибались еще в глубоком детстве, и борщ из тарелки угрожающе собирался вылиться на середину стола, где были салфетки и соль. Нет там теперь обедов, они давно улетели в окно, со всеми своими запахами – смесь жареной печёнки, рассольника и булок с изюмом, пекомых по четвергам. Теперь на столе живут камни, а не хлебы: пористый пуццолан, весь в зеленых и белых прожилках черный камень из Кашмира, крымское разноцветье и камушек из Средиземного моря, похожий на тертый орех с миндалём, вот только пахнет он не горечью, а сухой пылью. Из подзеркальника, на котором стояло трюмо – сделано сиденье, а напротив стоит бархатное кресло с немецкими шоколадно-кремовыми квадратиками, подлокотники его изъедены прикосновениями ладоней. Бутыли из-под вина, стоящие на убогом деревянном столике, вывезенном из тверской деревни, дополняют действо. Бакинская ваза начала прошлого века в стиле модерн похожа на надкушенный торт – а картина, изображающая пещеру и реку, бегущую внизу, совсем поблекла, потемнел и золотой рыцарь, сделанный из пивных пробок. Флаг из крышки от индийского кофе развевается на его нешуточном копье. Нет, застыл. Июньским вечером чувствуешь себя на этом балконе как внутри прожектора – зеркалят стены и торцы соседних домов, зеркалят побеленные стены и хрустальная ваза, где распускаются, выпив почти всю воду до дна, жгучие лилии и люпины, никнущие и вновь извивающиеся вверх, как пассажиры на «американских горках». И на архангельской резной доске – незаходимое солнце.

ЛЕГЕНДА О ТРЕХ ЦАРЯХ

Три царя были мирного духа. Их небольшие царства были расположены на краю морей: Красного, Персидского и Каспийского, им не грозило завоевание, в случае чего они могли уплыть на кораблях, взяв с собой всех своих подданных. У трех царей были крепкие башни, скоторых они созерцали небо. Книг они не читали, держали свое знание при себе. Слышали они, что Белый Царь Востока победил Золотого Царя – и радовались, но не шли к нему на поклон, ибо хорошо им было известно, что Белый Царь Востока считает себя последним богоизбранником и явителем, и казнит тех, кто верит в скорое пришествие Младенца.
Собрались они трое в путь, увидев Звезду. Долго они ждали её.
Когда они пришли в Иерусалим, царь Ирод как раз устраивал массовые казни. Сперва привели к нему ессеев, считавших его Зверем, выходящим из земли, и сыном Эхидны. Ессеев раздели донага, сковали цепями и поставили перед помостом, где Ирод возлежал со своими женами и наложницами, вкушая утонченные ласки и пируя в своё удовольствие. Сам того не зная, он только подтверждал мысль ессеев. Он украсил Храм, он угодил римлянам, он подарил Сарон и Финикию Клеопатре, чтобы она не погубила его. Ессеи смотрели на него острыми прозорливыми очами, мудрые и голые, как змеи. Затем по толпе пронесся шорох: они дружно откусили свои языки и плюнули ими в царя. После чего дыхнули огнем и умерли. Стражники не успели отсечь им головы. Так избегли они позора. Затем привели непокорных Ироду священников, с их женами и детьми. Ирод, пируя, сперва наслаждался тем, как на глазах священников изрубили их жен и детей, а самих священников затем повелел распять на площади, перед своими глазами, а народу повелел петь и играть, щедро одарив народ угощением и подарками по случаю Римского нового года, который хочешь не хочешь, а празднуй. И затем повелел задернуть завесу. А Храм стоял, и раздвоенная завеса не колыхалась, то ли подтверждая мысль ессеев о том, что в Храме за грехи священства и народа поселился Сопротивник, то ли намекая о неисчерпаемом долготерпении Божьем .
Да, еще привели на площадь кучу зелотов, замышлявших заколоть Ирода и римского наместника, а также убить первосвященника и его свиту за то, что они купили пожизненное священство, будучи из рода Иродиады. Но на их быструю смерть Ирод и смотреть не захотел: он уже пировал в своем закрытом шатре. Тут к нему и явились Три святых царя.
- Где рождается Мессия? – В Вифлееме иудейском. – Чтоб исполнились Писанья, вы его найдите, а я погляжу. Так они и ушли от него. Видно было, что он обеспокоен. Три царя были просты, как голуби, обитающие на скалах и башнях, а не глупы, как городские голуби. Они-то знали, что Младенец превечен – и вочеловечится вот-вот для того, чтобы настал на земле Мир (он сам и есть Мир). А не для того, чтобы под новыми именами всё пошло на земле по очередному кругу: снова мученики, Адриан, мудрецы, толпа и революционеры-заговорщики. Они одни не ошибались. Да и Дева молча слагала жизнь в своем сердце: не пастушка, не демиургесса, а всего лишь Звезда.