Библейский Шаараим

Оригинал взят у irhazor в Хирбет-Кияфа новые находки

Археологи иерусалимского Еврейского университета под руководством Иосси Гарфинкеля и Саара Ганора из управления отделения древностей, откопали в районе Хирбет-Кияфа, что неподалеку от предполагаемого места легендарной битвы Давида и Голиафа в долине Эла, 2 ковчега досоломоновских времен: один – каменный (около 35 см в длину), другой – из глины (около 20 см). По мнению Гарфинкеля, эти находки являются миниатюрным изображением Ковчега Завета.

Археологическая экспедиция Иерусалимского университета под руководством Гарфинкеля в районе Хирбет-Кияфа близ Иерусалима работает с 2007 г. Ранее археологи обнаружили еврейский город, окруженный фортификационными сооружениями с двумя входами. Возможно, он является библейским Шаараимом (в пер. – «двое ворот»). Другой уникальной находкой стал глиняный черепок с надписью, датируемой X в. до Р. Х. Черепок находился в слое, который, согласно радиоуглеродному методу, принадлежит 1000-975 г. г. до Р. Х., т. е. времени, когда правил царь Давид.

Найденные предметы являются частью большого культового комплекса из трех помещений.
Во время раскопок были также обнаружены другие предметы культа и керамика: каменный артефакт, похожий на стол, 5 стоячих камней, 2 алтаря из базальтового камня, 2 жертвенные чаши и 2 переносных реликвария. В помещениях не найдены изображения людей и животных, как было принято в ханаанейских, плиштинских или эдумейских культах, что соответствуе заповеди " Не делай себе кумира и никакого изображения..."  По мнению ученых, эти находки примерно на 30-40 лет старше, чем храм царя Соломона в Иерусалиме, и поэтому имеют огромное значение для археологии и историко-религиозных исследований.
Гарфинкель утверждает, что результаты раскопок подтверждают историчность библейской традиции.

Khirbet Qeiyafa end 2011 excavations


( фото  )

* * *

спросил у Будды:
«чего в мире больше –
автозаков или людей?»
он ответил: «зёрен».

я спросил у Чжуанцзы:
«придет ли единорог за сердцем,
как на приманку?»
он ответил: «спроси Иова».

я было задал вопрос Сократу:
«разве незнание открывает зренье?»
Он сказал: «цирюльник и повитуха – налево!»


Я спросил Иисуса:
«долго ли, Господи, эта боль продлится?»
Он ответил: «Равновесье – стена
между раем и адом».

22.5.12

Гора Криван

«Гора Кривань.» на Яндекс.Фотках Легенда о возникновении Кривана:
Сотворив мир, Бог призвал самого проворного Ангела и отправил на землю, что бы тот разбросал из мешка природные красоты. Ангел выполнил наказ, пролетев по всему свету, и, наконец, оказался близ Татранских великанов. Но плохо рассчитал высоту и зацепил крылом одну из вершин. Мешок, наполненный красотами, порвался, и высыпались из него великолепные горные потоки, озёра, луга и леса. По горам разбежались олени, серны, сурки, медведи и многие другие животные. А вершина пика так и осталась чарующе кривой… 

Гоголь пишет в «Страшной мести»:
«Но кто середи ночи, блещут, или не блещут звезды, едет на огромном вороном коне? какой богатырь с нечеловечьим ростом скачет под горами, над озерами, отсвечивается с исполинским конем в недвижных водах, и бесконечная тень его страшно мелькает по горам? Блещут чеканеные латы; на плече пика; гремит при седле сабля; шелом надвинут; усы чернеют; очи закрыты; ресницы опущены — он спит. И, сонный, держит повода; и за ним сидит на том же коне младенец паж, и также спит и, сонный, держится за богатыря. Кто он, куда, зачем едет? — кто его знает. Не день, не два уже он переезжает горы. Блеснет день, взойдет солнце, его не видно; изредка только замечали горцы, что по горам мелькает чья-то длинная тень, а небо ясно, и тучи не пройдет по нем. Чуть же ночь наведет темноту, снова он виден и отдается в озерах и за ним, дрожа, скачет тень его. Уже проехал много он гор и взъехал на Криван. Горы этой нет выше между Карпатом как царь подымается она над другими. Тут остановился конь и всадник, и еще глубже погрузился в сон, и тучи, спустясь, закрыли его. (…)

За Киевом показалось неслыханное чудо. Все паны и гетманы собирались дивиться сему чуду: вдруг стало видимо далеко во все концы света. Вдали засинел Лиман, за Лиманом разливалось Черное море. Бывалые люди узнали и Крым, горою подымавшийся из моря, и болотный Сиваш. По левую руку видна была земля Галичская. „А то что такое?“ допрашивал собравшийся народ старых людей, указывая на далеко мерещившиеся на небе и больше похожие на облака серые и белые верхи. „То Карпатские горы!“ говорили старые люди: „меж ними есть такие, с которых век не сходит снег; а тучи пристают и ночуют там“. Тут показалось новое диво: облака слетели с самой высокой горы, и на вершине ее показался во всей рыцарской сбруе человек на коне с закрытыми очами, и так виден, как бы стоял вблизи. Тут, меж дивившимся со страхом народом, один вскочил на коня и, дико озираясь по сторонам, как будто ища очами, не гонится ли кто за ним, торопливо, во всю мочь, погнал коня своего. То был колдун. (…)
И уже ни страха, ничего не чувствовал он. Всё чудится ему как-то смутно. В ушах шумит, в голове шумит, как будто от хмеля, и всё, что ни есть перед глазами, покрывается как бы паутиною. Вскочивши на коня, поехал он прямо в Канев, думая оттуда через Черкасы направить путь к татарам прямо в Крым, сам не зная для чего. Едет он уже день, другой, а Канева всё нет. Дорога та самая; пора бы ему уже давно показаться, но Канева не видно. Вдали блеснули верхушки церквей. Но это не Канев, а Шумск. Изумился колдун, видя, что он заехал совсем в другую сторону. Погнал коня назад к Киеву, и через день показался город; но не Киев, а Галич, город еще далее от Киева, чем Шумск, и уже недалеко от венгров. Не зная, что делать, поворотил он коня снова назад, но чувствует снова, что едет в противную сторону и всё вперед. Не мог бы ни один человек в свете рассказать, что было на душе у колдуна; а если бы он заглянул и увидел, что там деялось то уже не досыпал бы он ночей и не засмеялся бы ни разу. То была не злость, не страх, и не лютая досада. Нет такого слова на свете, которым бы можно было его назвать. Его жгло, пекло, ему хотелось бы весь свет вытоптать конем своим, взять всю землю от Киева до Галича с людьми, со всем и затопить ее в Черном море. Но не от злобы хотелось ему это сделать; нет, сам он не знал от чего. Весь вздрогнул он, когда уже показались близко перед ним Карпатские горы и высокий Криван, накрывший свое темя, будто шапкою, серою тучею; а конь всё несся и уже рыскал по горам.
Тучи разом
очистились, и перед ним показался в страшном величии всадник. Он силится остановиться; крепко натягивает удила; дико ржал конь, подымая гриву, и мчался к рыцарю. Тут чудится колдуну, что всё в нем замерло, что недвижный всадник шевелится и разом открыл свои очи; увидел несшегося к нему колдуна и засмеялся. Как гром, рассыпался дикой смех по горам и зазвучал в сердце колдуна, потрясши всё, что было внутри его. Ему чудилось, что будто кто-то сильный влез в него и ходил внутри его и бил молотами по сердцу, по жилам... так страшно отдался в нем этот смех!

Ухватил всадник страшною рукою колдуна и поднял его на воздух. Вмиг умер колдун и открыл после смерти очи. Но уже был мертвец, и глядел, как мертвец. Так страшно не глядит ни живой, ни воскресший. Ворочал он по сторонам мертвыми глазами и увидел поднявшихся мертвецов от Киева, и от земли Галичской, и от Карпата, как две капли воды схожих лицом на него.

Бледны, бледны, один другого выше, один другого костистей, стали они вокруг всадника, державшего в руке страшную добычу. Еще раз засмеялся рыцарь и кинул ее в пропасть. И все мертвецы вскочили в пропасть, подхватили мертвеца и вонзили в него свои зубы. Еще один всех выше, всех страшнее, хотел подняться из земли; но не мог, не в силах был этого сделать, так велик вырос он в земле; а если бы поднялся, то опрокинул бы и Карпат, и Седмиградскую и Турецкую землю, немного только подвинулся он, и пошло от того трясение по всей земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много задавило народу.

Слышится часто по Карпату свист, как будто тысяча мельниц шумит колесами на воде. То, в безвыходной пропасти, которой не видал еще ни один человек, страшащийся проходить мимо, мертвецы грызут мертвеца. Нередко бывало по всему миру, что земля тряслась от одного конца до другого; то оттого делается, толкуют грамотные люди, что есть где-то, близ моря, гора, из которой выхватывается пламя и текут горящие реки. Но старики, которые живут и в Венгрии, и в Галичской земле, лучше знают это и говорят: что то хочет подняться выросший в земле великий, великий мертвец и трясет землю".

По другим легендам, на Криване до 12 века пылал огонь, как на священных башнях Востока.

Ты был убежищем бедного

Ты был убежищем бедного, убежищем нищего в тесное для него время, защитою от бури, тенью от зноя; ибо гневное дыхание тиранов было подобно буре против стены.
Как зной в месте безводном, Ты укротил буйство врагов; как зной тенью облака, подавлено ликование притеснителей.
И сделает Господь Саваоф на горе сей для всех народов трапезу из тучных яств, трапезу из чистых вин, из тука костей и самых чистых вин;
и уничтожит на горе сей покрывало, покрывающее все народы, покрывало, лежащее на всех племенах.
Поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле; ибо так говорит Господь. И скажут в тот день: вот Он, Бог наш! на Него мы уповали, и Он спас нас! Сей есть Господь; на Него уповали мы; возрадуемся и возвеселимся во спасении Его!
Ибо рука Господа почиет на горе сей, и Моав будет попран на месте своем, как попирается солома в навозе.
И хотя он распрострет посреди его руки свои, как плавающий распростирает их для плавания; но Бог унизит гордость его вместе с лукавством рук его.
И твердыню высоких стен твоих обрушит, низвергнет, повергнет на землю, в прах.
(Исайя 24:4-12)