Беловодья в Японии они не нашли, а до Англии добрались и вернулись домой, на Алтай

[hoddion]

Оригинал взят у rus_turk в По поселкам Степного края. 2. У староверов Бухтармы

Л. К. Чермак. По поселкам Степного края // Сибирские вопросы, 1905, № 1. (Начало: У малороссов Ботакары).

---

Кержаки. Музей старообрядцев в школе с. Поперечное.

Верстах в 15—20 от китайской границы в пределах Усть–Каменогорского уезда расположены три поселка, заселенных крестьянами Томской губ., староверами, или, как их иначе называют, кержаками. Поселки эти раскинулись в красивой местности, по обширной, довольно высокой горной равнине, известной под названием Каба, и отделяются друг от друга рядами невысоких холмов. Прекрасные покосы и пастбища, масса воды и умеренные жары особенно благоприятствуют широкому развитию скотоводства; впрочем, и земледелие здесь удается, хотя хлеб и страдает от ранних холодов. Поселки кержаков находятся верстах в 80—100 от станицы Алтайской, ближайшего к ним поселения, от которого начинается колесная дорога на Усть–Каменогорск; между поселками же и станицею сообщение возможно только верхом, так что вся кладь доставляются вьюком. Наиболее высокий и трудный перевал через Тарбагатай — хребет, у подножья которого лежит станица, и вершины которого блистают вечным снегом, сохраняющимся в трещинах и ущельях. Дальше тоже есть трудные места: переправа через быстрые горные речки, русло которых покрыто большими и малыми окатанными камнями, узкие тропинки, проложенные по крутому склону, с бушующей внизу рекой, каменистые лесные тропы и т. п. Словом, только на привычных местных лошадях можно вполне спокойно делать эту дорогу.

Несмотря, однако, на свое изолированное положение, поселки эти пользуются широкою известностью, и, со времени возникновения переселенческого движения в Усть–Каменогорский уезд, редкий год проходил без того, чтобы жителям их не приходилось давать приют у себя самоходам — так называют в Степном крае переселенцев, ищущих землю. Но «рассейские» плохо приживаются здесь. Одних страшат эти горы, через которые существует только вершная дорога, другим не нравится то, что хлеб здесь не каждый год родится, третьим еще что–нибудь, и, прожив здесь немного, — кто месяц, а кто и неделю, — они уходят, а на их место приходят другие — известно ведь, что чужой опыт не убедителен — с тем, чтобы в свою очередь уйти с тяжелым чувством разочарования. Особенно неудачно окончилась посылка большой партии переселенцев–хохлов.

Это было весною 1898 г. В станице Алтайской собралось до сотни семей переселенцев–хохлов. Они слышали про Кабу, слышали, что земли там вольные, трава — хоть хоронись в ней, почва жирная, воды вдоволь, рыбы много, чего же больше? Они решили поселиться на Кабе. В станице им сказали, что на телегах до Кабы добраться нельзя. Но хохлы не послушали: «Как так нельзя? переедем». Подумавши, они решили переделать свои четырехколесные телеги на одноколки и, когда все было готово, поклали в них свое имущество, посадили детей и тронулись. С невероятными трудностями они преодолели первый перевал. Казалось, дело было сделано — самая высокая гора побеждена. «Бачите, я ж вам казал, что они не знають!» — торжествовал их вожак. Но затем начались такие трудности, что пришлось телеги побросать и, кое–как навьючив лошадей, идти самим пешком. Наконец они пришли к бурной речке Кабе, которую надо переходить умеючи и осторожно. Неопытные люди погнали прямо через речку и вьючных лошадей, и скот, но течение было такое сильное, что мелкий скот сразу понесло, и много его пропало, лошади тоже были сбиты, так что часть имущества пропала и, если не было несчастий с людьми, так только благодаря тому, что они сначала хотели перевезти вещи. Кержаки их выручили. Но когда прибыли в деревню, то увидели, что не хватает самого дряхлого старика. «Дiд?» Но в дороге никто дiда не помнил, и не знали, был ли он на переправе или нет. Бросились искать на переправе, и на перевале, но так дiда и не нашли. Все эти передряги так на них подействовали, что вскоре же они отправились назад.

Не знаю, были ли после неудачи хохлов попытки со стороны российских переселенцев пробраться на Кабу, но думаю, что устройство их здесь — дело вполне осуществимое, но только обосновавшимся тут придется вести не земледельческое хозяйство, а скотоводческое, во–1–х, потому, что урожаи вследствие высоты места неверны, а во–2–х, и сбыта хлебу нет, особенно при том условии, что придется везти его вьюком, а на лошадь больше 6 пуд. не положить. Другое дело скотоводство: скот сам себя доставит на рынок, и масло, производство которого с каждым годом захватывает более широкий район, настолько дорогой продукт, что выдержит свободно вьючную доставку до р. Черного Иртыша, откуда оно могло бы идти по воде до Омска, или в ст. Алтайскую и оттуда на прииски, где всегда обеспечен хороший сбыт.

Мне думается, впрочем, что нет особенно побудительных причин желать устройства в этом крае непременно переселенцев из–за Урала, когда рядом, под боком, имеются прекрасные колонизаторы подобных местностей в лице алтайских крестьян и кержаков, главным образом, которым теперь, в силу действующих правил о переселении, запрещено переселяться в Степной край. Запрещение это, продиктованное, по–видимому, тем соображением, что Томская губерния сама является районом водворения переселенцев, и что нет оснований допускать переселения из нее в Степной край, который и без того не может удовлетворить всех переселенцев из России, кажется мне глубоко ошибочным. Дело в том, что если крестьянин, все равно — российский или алтайский, бросает свое насиженное место, так значит, его толкают какие–нибудь важные соображения, ибо ни с чем так трудно он не расстается, как именно с землею. Каковы причины, побуждающие его уходить — малоземелье или что иное, вопрос, в данном случае не имеющий значения, — важен самый факт. И раз существует такое движение с Алтая, задерживать его запрещениями не следует, да вряд ли и возможно: те, которым надо уйти, уйдут во всяком случае. Разрешение алтайским крестьянам селиться в пограничных с Китаем местностях необходимо тем более, что безлюдный теперь край заселится наиболее подходящими к местным условиям поселенцами, а в то же время оставленные ими земли могут быть заняты переселенцами из–за Урала, что, по рассказам кержаков с Кабы, уже и было.

Я был на Кабе летом 1899 г., и при мне в поселках кержаков не было никого из посторонних. В разговорах с ними я услышал немало любопытного, и кое–что хочу рассказать здесь.

Кержакам уже давно известны эти места, как и вообще вся округа на сотни верст от их сел в Алтае. Они положительно изучили эту округу, отчасти гоняясь за зверем, отчасти разыскивая Беловодье, ту обетованную страну, в которой царит древлее благочестие, нет «нечистых», а вся природа, всякая тварь хвалит Творца и служит избранным, придерживающимся старой, истинной веры. По «описям» эта земля обетованная находится «в Японском царстве, на реке Ефраторе о 4–х руслах». В докладе г. Шмурло о поездке в эти поселки, напечатанном в «Изв. И. Р. Г. О.», кажется, за 1898 год, рассказана история скитания нескольких семей в поисках Беловодья, и поистине нужно удивляться массе энергии, сметливости и замечательной настойчивости в преследовании намеченной цели, проявленными этими беловодцами. Но, признаюсь, на меня, за те 5—6 дней, что я провел среди них, они произвели положительно удручающее впечатление. Их нескрываемое отвращение ко мне и моим спутникам, из которых один был киргиз, отвращение, основанное на том, что все мы неверные и, стало быть, поганые, и выражавшееся в том, что для нас была отдельная посуда, особое помещение, что к нам старались по возможности не прикасаться и нас не пригласили ни в одну избу во всех 3–х деревнях, — обстоятельство весьма необычайное для гостеприимного крестьянства; их тон высокомерной снисходительности удостоившихся познать истинную благодать, усвоенный по отношению ко всем неверным, их угрюмая замкнутость, — все это действовало как–то угнетающе и не располагало к близости. В их ученьи нет ни искры живой мысли, все основано на слепом следовании старине, на старых книгах, на двуперстном знамении и на разных крючкотворствах, которые познаются изучением «на зубок» этих старых книг. Помню, что я спросил их духовного главу, когда мы остались наедине, — в чем же заключается их учение, и он отвечал мне вопросом: «А ты Кормчего читал?» — «Нет, не читал». — «А эту (он назвал какое–то мудреное заглавие) читал?» — «Нет, не читал». — «Ну, так тебе не понять!» Не понравилось также мне в них какая–то черствость, жестокость. Я спрашивал их, как они живут с киргизами. «Да так–то ничо, ладно… сначалу–то тоже пытали они нас учить, да мы их самих научили». — «Как же это?» — спрашиваю. — «Да, там всяко бывало», — последовал уклончивый ответ, и я подумал, что киргизам, вероятно, не поздоровилось от этой науки.

— Однова ехал это я на лошади домой, — рассказывал один из них, — а уж поздно было. Вдруг нагоняют меня двое, поровнялись со мной; один–то ка–ак даст мне по башке палкой, я так с лошади и хлоп наземь… и начали они меня бить… я думал, что и смерть тут приму, да, на счастье мое, один из них вгляделся в меня и признал. «Ай–бай, — говорит другому по–своему, — это Александра из Балыкты–булаки…» Сели они на коней да и убежали, и лошадь мою не взяли… Испугались, стало быть.

Все они охотники, и рассказы их в этой области неистощимы, но рассказывают они о своих охотничьих приключениях так просто, что чувствуется, что это самая обыденная жизнь для них. Помню, один старик лет под 60 снял шапку и говорит: «Вот, пошщупай, что медведь мне сделал». Я приложил руку к его голове и невольно отдернул — вся кожа была в бороздах чуть не в палец глубиною. — «Как же это он тебя?» — «Да сгреб, язви его в душу, под себя, близко больно стрелил я в него, да лапой–то кожу и снял, а потом и подох, как еще меня–то не задавил… Ладно, что товарищи скоро пришли, а то бы и мне не быть живу». — «Ну, что ж, ты после того бросил на медведя ходить?» — спрашиваю. — «Зачем бросил, как поправился, так сразу пошел; только уж потом хитрее был».

Ловкость, сметливость, находчивость, предприимчивость — все эти особенности положительного свойства развиты в них в сильной степени. Я не буду повторять рассказа г. Шмурло о поисках Беловодья в течение долгого ряда лет целой группой, человек в 40, с женщинами и детьми; это был какой–то подвиг; судя по рассказам, они должны были подходить чуть ли не к Гималаям. Я расскажу другой случай, менее грандиозный, но тоже небезынтересный. Мне случилось быть в пос. Берель, это крайний поселок по р. Бухтарме, также недалеко от китайской границы. Остановился я с моими спутниками в избе богатого крестьянина. Первое, что меня поразило, когда я вошел в сени с большими окнами, — это масса рогов, привязанных к потолку. «Что это?» — «А это маральи рога сушатся». «Экая масса», — мелькнуло у меня. — «Это не все, — как бы отвечая на мою мысль, сказала женщина, провожавшая меня, — там у нас еще сушатся, шибко много».

В комнатах, очевидно, нежилых, не было ничего особенного; неудобные клеенчатые стулья и диван, покосившийся стол и зеркало в углу на столике вроде туалетного. На столике лежали книжки и тетради. Я посмотрел книжки. Оказались учебники арифметики, географии, грамматики и друг. Но каково же было мое удивление, когда дальше я нахожу английско–русский словарь Рейфа и учебник английского языка по методе Робертсона. В первую минуту я подумал, что они принадлежат какому–нибудь ссыльному, но потом вспомнил, что нас никто об этом не предупреждал. Вошедший хозяин разъяснил мне: «А это мальчишка мой учится». — «Зачем же это ему?» — удивился я. — «А видите ли, я маралами займуюсь, ну и узнал, что никакого расчету нет продавать их здешним купцам, а что нужно в Китай везти. Вот я снарядил караван, да и повез рога свои, да и чужих много забрал, и доехали мы до самой Англии (!), и там только товар свой продали». — «Ну и что же, выгодно?» — «Гораздо выгоднее, чуть что не вдвое против здешнего. Только беда нам была без языка без аглицкого, ни счета ихнего не понимаем, ничего. Вот я и надумал: дома у меня есть мальчишка, надо его обучить хоть мало–мало, а потом свезти в Англию, да там и оставить, тогда уж мы с языком легко дело сделаем…» Мне было очень досадно, что не удалось расспросить о подробностях этого путешествия, которое продолжалось два года. Как–никак, а нужно было немало предприимчивости, чтобы решиться на такое путешествие.

Таковы кабинские кержаки. Должен, впрочем, сказать, что даже в этих 3 деревнях, по–видимому, крепких своею духовною связью, своею старою верою, мне случалось подмечать некоторый протест, выражавшийся то в виде осуждения своего духовного руководителя, то в виде нарушения таких обычаев, как питье чая: «Водку жрут, а чай, вишь, от сатаны!..» и т. п. Весьма вероятно, что наиболее крепкие хранители старой веры не выдержат и вновь отправятся в более глухие места разыскивать Беловодье. По крайней мере, в тех же поселках я слышал, что где–то за Краном (Кран — приток Черного Иртыша в пределах Китая) уже существует поселок «выходцев из Алтая» беловодцев. Но уйдут не все. Более спокойные, сомневающиеся, останутся, не бросят насиженных мест, на приведение которых в культурный вид потрачено немало трудов.



Долина Бухтармы в районе с. Чингистай (http://galt-auto.ru)

Comments

[hoddion.livejournal.com]

У меня старшая двоюродная сестра живет в Приморье. Уехала туда еще в 80-е, выйдя замуж за парня из Киева.

[hoddion.livejournal.com]

А не знаю, в Киеве у него была квартира в Центре и все такое. Сестра моя из Карелии. Поехали на ДВ, построили дом в Каваелерово, живут на природе и очень довольны, хотя жизнь нелегкая.

[hoddion.livejournal.com]

Ну мои более прагматичные, об этом никогда мне не говорили. Но родовая память у Анатолия проснулась, явно ))

[hoddion.livejournal.com]

как в чем? понесло украинца на ДВ, по дороге предков ) точно так же, как меня - на юг.

[hoddion.livejournal.com]

мои предки были староверами, жившими между Доном и Волгой.
затем приняли новую веру, в 1921 прадед перевез семью в Баку.
его мать была турчанкой (из Болгарии). моя бабушка из Баку
перебралась в Москву в 1939, затем три года в Ташкенте и снова
Москва.

Есть и другая линия - Тверская, северная.

А крестный моей бабушки перевел капиталы в Японию,
предвидя революцию, и сам туда уехал в 1916. мой отец
5 лет проработал с японцами. И я туда путешествовал в 2004.
Долгая история.

[hoddion.livejournal.com]

о них нигде не писали )

простите, фотографию моей прапрабабушки Сальхи предъявить вам не могу, она была уничтожена казаками ген.Шкуро в 1919 во время набега на станицу Нижнечирскую, где жили мои предки. тогда же и весь архив пропал, все изорвали, истоптали, разбили. Сальху мой прапрадед привез в 1878 с Русско-турецкой войны, обвенчались... но по-русски она плохо говорила и одевалась по-восточному.

В нову веру переходили в 19 веке, чтобы заниматься крупной торговлей или работать управляющим у какого-нибудь миллионера. Это ж только в 1905 пришла свобода вероисповеданий, и староверы взлетели наверх со всеми своими капиталами. А прадед мой и вовсе был скептик, в храм не ходил, по рассказам бабушки, ни в старый, ни в новый.

[hoddion.livejournal.com]

Вот еще о староверах, но уже грузинских: http://hoddion.livejournal.com/698141.html

[hoddion.livejournal.com]

Ау, мои знакомые староверы - московские, приволжские, питерские и северные!! Вы - ТРЕВОЖНЫЕ?

из тех, кого я знаю - нет )) грузинское спокойные ОЧЕНЬ.

отзыв об этом : http://russgulliver.livejournal.com/435056.html?view=1273200#t1273200

[bahireva klara (from livejournal.com)]

отзыв об этом : http://russgulliver.livejournal.com/435056.html?view=1273200#t1273200


A какое отношение "Русский коротконог", тьфу, гулли-ver имeет к старикану-физику?
Уж не признание ли это, что Месячишка-вадимка - папенькин сынок? и что вся его тусовочная надутость щёк - не более чем пердение папенькиного сынка?
Месячишка и издательство и премии через папеньку получил! Таланта у него - НОЛЬ!
А рядом тут про Шаламова?
так Я думаю, что при необходимости (без папеньки) Месячишка бы и за смерть 20 000 000 Шаламовых проголосовал, и сдал бы их и стукнул..... Необходимость - это не выжить, это просто, чтоб позволили надуть щёки в каком-нибуть журнальчике. Так как наш Месячишка - тривиальный тщеславный индюк.

Ну давай. стирай, бездарность!

А ещё лучше, организуй своих презренных поддувал! Они ведь все хором провизжат что тебе надо, чтоб потусоваться да опубликоваться.

Но это нечего не изменит : Месячный - папенькин сынок и тусовочное НИЧТОЖЕСТВО.

На следующий день после того, как Месячишка прекратит тусоваться да выставлять папочку - перестанет раздавать бабки и власть - о нём забудут.

Потому что как поэт и человек - Месячишка - тусовочное НИЧТОЖЕСТВО!