Лирик

Лирик, фронтовик и переводчик с восточных языков – не Тарковский под черной стелой, обсаженной туей, а хладбищенский жасмин, притягивающий в самую жару неожиданную тучу и тихое дуновение ветра, становящееся всё сильней. И метафизика чувств истекает не от головы Пастернака на белой стеле, а от тарелки с медом, золотистой каши, гранатов, винограда и слив – разложенных щедро на поминальном столике у Толстых-Сухотиных. Мне всегда казалось странным – ходить на кладбища «к покойникам». И тем не менее – ходил, ходил, надеясь впитать это пространство и разгадать его. Люди почему-то думают, что если что-то назвать – то вот, оно и будет именно этим самым; если проложить тропинки, то нравы смягчатся, и бомжи перестанут шляться по кладбищу в поисках еды и денег. Люди стоят в очереди за смыслами, в конце их ожидает погост: здесь торжествуют имена, а растения являют собой жизнь тех, кого так опрометчиво застолбили на одном месте, наименовав их навсегда. И молитву на миг являет не вечно-сухой крест на могиле А-сов, а неожиданно оживший расколотый клен. Если только его не срубили ради расширения царства имён или в него не врезался Титаник нового кирпичного собора.