Свобода и небытие

[hoddion]

Слово «свобода» мы слышим с детства. Когда-то одноимённая радиостанция за высоким забором представляла её как победу того, что радиостанции на родной территории называли «угнетением», «реакцией» и «преступлением против человечности». Общее в этих двух интерпретациях, тем не менее, было; оно заключалось в том, что свободными себя не ощущали слушатели ни по ту, ни по эту сторону решётки. Затем забор исчез, и «свободы» с обеих сторон несколько раз перетасовались… Да, конечно, здесь речь идёт о политической свободе, но политическая свобода для идивидуума на определённом этапе его развития совпадает с единственно возможной, то есть абсолютной свободой. Затем приходит понимание, - или же иная степень непонимания, - того, что свобода перемещений, слов, манеры одеваться, способности покупать, возможности владеть, игнорировать, влиять и навязывать, не является ни абсолютной свободой, ни относительной, ни свободой вообще. Возникает мысль, что те, кто ограничивает свободу, - полицейские, министры, президенты, - как и те, кто им платит, в конечном итоге не способны её ограничить, поскольку они её не знают. Диоген, который заявил Александру, что тот – «слуга моих слуг», высказал буквальную истину. Человек, который не знает свободы, не умеет распознать её отсутствия. Он искренне готов быть порабощённым любой приглянувшейся ему идеей, «созвучной мыслью», философской теорией, банальным лозунгом, собственным величием; он – раб до того, как нашёлся хозяин.

Исайя Берлин (чудное имя, если вдуматься), оксфордский светила, а также философ, поделивший свободу на «от» и «для» (и почему в оксфордских классах нет мехицы?), ничем не отличается от всякого иного раввина в своей боязни свободы безо всяких «от», «для», или других испанских сапожек: то есть просто босоногой свободы. «Свобода от» – это возможность гулять не в камере, а в кругу таких же свободных на просторном тюремном дворе. «Свобода для» - это свобода трудиться на советском (или любом другом передовом) предприятии после того, как тебя освободили из немецкого концлагеря. Даже если ты не еврей, и концлагерем для тебя была немецкая философия.

За пределами этого научного цирка, однако, всё же остаются вопросы. Может ли быть свободным я и одновременно другое «я»? Отвечать – в принципе противоречить логике. Всё, что не «я» - иное (на этом, кстати, построена метафизика Эволы; прочное здание, надо заметить), а значит, составляет границу моей свободы. Средний род здесь знаменателен. Абсолютно свободным – что бы вы ни понимали под свободой, даже состояние после второго Пришествия, - может быть только один индивидуум. Абсолютный. Потому что он порождает свободу и несвободу как пространство возможностей, в котором его творение обретает форму. Без этого порождения манифестация невозможна, и невозможны всякие рассуждения о феноменах этого порождения.

Необходимость рассуждать о свободе является признаком наличия цепей. Вы несвободны до тех пор, пока испытываете любую необходимость. Необходимость единения с Богом, например. Необходимость достойно перейти порог смерти. Необходимость понять, как устроен мир, что есть Бог, что есть дьявол, кто будет жить, кто погибнет; кто достоин Царствия Небесного, а кто Геенны (хотя и ваше мнение на сей счёт, и «Царствие», и «Геенна», не более реальны, чем неполученный вами штраф, когда вы превысили скорость в совершенно безлюдном месте). Когда же у вас не останется никакой необходимости ни в чём, что не было бы «я», когда вы перестанете испытывать недостаток, лишённость, заброшенность, инаковость, вы, к сожалению, всё равно не сможете сказать «я свободен», потому что в это мгновение «свободен» утратит функцию предиката; «я и «свобода» станут одним Я, “йод”, истоком. А всё остальное - чем бы и кем бы оно ни было – станет небытием, каковым и служит от века. В том числе, и этот текст.

(Глеб Бутузов. Из эссе "Свобода и небытие")