Oct. 3rd, 2014
Нандзеду
Неприметен глаз, непричёсан слух -
закатившийся в Меру от птицы рухх,
сохранив пустоту лица,
появляется из яйца,
скорлупа истории заодно
с бортовым самописцем идёт на дно.
А с другого конца, пустотой оброс,
по горам с лампадой идёт даос.
Держит лотос бессмертия
пламя-дитя
и в огне плывёт не шутя, летя.
Неприметен глаз, непричёсан слух -
закатившийся в Меру от птицы рухх,
сохранив пустоту лица,
появляется из яйца,
скорлупа истории заодно
с бортовым самописцем идёт на дно.
А с другого конца, пустотой оброс,
по горам с лампадой идёт даос.
Держит лотос бессмертия
пламя-дитя
и в огне плывёт не шутя, летя.
Васе Бородину
золот-сват,
на закат
уходил день;
город снят,
а внутри всех зеркал -
лень
шевельнуться стене,
и привиделось мне: диск,
отражаясь от плит,
в окнах принял напротив вид
выходящего к нам
сквозь палаточный храм
посох-ангела - крыл
я не видел стройней;
а на дне -
ругань-луг
из кленовых потуг
и бушующих крыс
превратился не вдруг
в ворох чистых идей;
без затей
я узнал, где ты есть -
и, смекнув, что я здесь,
дом без крыл
мне дверь отворил.
золот-сват,
на закат
уходил день;
город снят,
а внутри всех зеркал -
лень
шевельнуться стене,
и привиделось мне: диск,
отражаясь от плит,
в окнах принял напротив вид
выходящего к нам
сквозь палаточный храм
посох-ангела - крыл
я не видел стройней;
а на дне -
ругань-луг
из кленовых потуг
и бушующих крыс
превратился не вдруг
в ворох чистых идей;
без затей
я узнал, где ты есть -
и, смекнув, что я здесь,
дом без крыл
мне дверь отворил.
Герману Титову
«Быть хочу во всём, звенеть устами –
самое последнее из дел;
не заманишь ты меня крестами,
русский самоцветный самострел.
И с того ли берега иль слева
манит беспокойная война,
мне на свете снится только Дева,
немерцающая Купина.
Остальное – кровь рябины в чаше;
бесконечной горести земли
не искупит даже дым легчайший
от сгорающего вдали
Петрограда…» - Но прошла обида,
мировыми крыльями дыша,
ты вошла в плерому Василида,
гностика бесстрастная душа.
«Быть хочу во всём, звенеть устами –
самое последнее из дел;
не заманишь ты меня крестами,
русский самоцветный самострел.
И с того ли берега иль слева
манит беспокойная война,
мне на свете снится только Дева,
немерцающая Купина.
Остальное – кровь рябины в чаше;
бесконечной горести земли
не искупит даже дым легчайший
от сгорающего вдали
Петрограда…» - Но прошла обида,
мировыми крыльями дыша,
ты вошла в плерому Василида,
гностика бесстрастная душа.
Я посвящу тебе ветвистый март,
когда сажают землю
на снег и воду,
и в наготе начальной, беспечальной
темнеет вал – быть может, Госпитальный.
Октябрь так богат,
что задыхаюсь в нём от чуда,
опять мерещатся на блюде
две виноградины и голова,
но крови не приемлю.
Арбузный сахар воздухом полит
и сдобрен гарью,
а мы с тобою новой тварью
глядим с подсолнечных орбит.
когда сажают землю
на снег и воду,
и в наготе начальной, беспечальной
темнеет вал – быть может, Госпитальный.
Октябрь так богат,
что задыхаюсь в нём от чуда,
опять мерещатся на блюде
две виноградины и голова,
но крови не приемлю.
Арбузный сахар воздухом полит
и сдобрен гарью,
а мы с тобою новой тварью
глядим с подсолнечных орбит.