Из старых, зааминенных запасов

АВРААМ

« - Аврааме, Аврааме,
Сына ль можешь принести?»
Вьётся огненное пламя
По истерзанной груди.

«В Иудее – кровь и младость,
На Ливане – алый снег.
Молчаливой будет радость,
Будет памятным твой смех .

Знай – Исаак единородный,
Семя вечное твоё,
Черплет чашей превосходной
временнОе бытиё.

Аз же Спасу-Еммануйлу,
Сыну, льющему красу,
До четырнадцати тысяч
Сразу в жертву принесу.

Сам Он станет жертвой новой,
Мир немирством воцаря…
Поднимай свой нож покорный
На вершине Мориа!»

1999

Андрей Тавров

Оригинал взят у russgulliver в ИЗ ЧАСОСЛОВА АХАШВЕРОША АНДРЕЙ ТАВРОВ

***  

                                     G.H.   

Не знаю, где ты, в какой стране,
у моллюсков ли в малахите вод,
или на куполе и холме
ангелов и высот.

Парнокопытный ли ангел твой бык во тьме,
плещущей как планктон фосфором вслед гребку
мощной ноги, чтобы сгустить в уме
твой свет, Европа, до плоти, как след в снегу,

чтоб зрение сжать – в хрусталик, в брод
ресниц по воздуху - в чудищ сброд
на водопое, и клекот – в рот,
и пространство – в кровь, и сиянье – в пот.

Вот и пашет бык - небес Амстердам
в каналах и рембрандтах весь, в труде,
и мощь сгущается, как в стакан
сгущается свет, заплутав в слюде.

Мне навстречу распасться бы как комку
с могилы праведника – в прах и луч,
чтобы балкой быть стеклянному потолку
чтоб вложить в этот короб – кулак и ключ.

Тяжелее ли, легче света? – вот суть вещей,
вот что ляжет в гроб, чтоб подняться оттуда вновь
Ум ли движет бабочку, чтобы ей
распадаться в свет, собираться без тела в кровь?

Я себя как бык промычал до белого лба,
до кости, до вольфрамовой белизны,
чтоб сходилась в ребро ангельская голытьба –
лучевые сваи, вспышки стекла, блесны.

И я рою пахоту, разорвав
грудь на яму, в себе самом шевеля
сталагмитовый луч, светоносный сустав,
чтоб расширилась изнутри – до тебя земля.

И лежат города, и птица стучится в кров,
и озаренный монстр о восьми руках
повис над райской рекой, расходясь, как землею крот,
в новое небо выталкивающий овраг.