(no subject)

III. Многіе низошли въ бездну (ада), не съ тѣмъ, чтобы ходить въ немъ, но чтобы оставаться узниками. Одинъ только Іисусъ, какъ свободный, ходилъ въ этой безднѣ, гдѣ нѣтъ слѣдовъ ходящихъ. Ибо Онъ принялъ смерть, не бывъ повиненъ смерти, чтобы освободить подлежащихъ смерти, сказавъ узникамъ: выходите, и тѣмъ, которые во тьмѣ: покажитесь (Ис. 49, 9), съ чѣмъ согласно и послѣдующее.

IV. Видишь, какъ въ концѣ подвиговъ Онъ прославляетъ подвижника блистательнымъ провозглашеніемъ и открываетъ сокровенную причину пораженія (его страданіями), говоря: неужели ты думаешъ, что Я такъ поступилъ съ тобою для чего-нибудъ иного, а не для того, чтобы ты явился праведнымъ? (Іов. 40, 3). Это — врачевство отъ ранъ; это — воздаяніе за терпѣніе. Ибо послѣдующее, хотя нѣкоторымъ покажется великимъ, можетъ быть, маловажно, и устроено съ неважными цѣлями, хотя онъ получилъ и вдвойнѣ взамѣнъ отнятаго.
(Мефодий Патарский. Отрывки из толкований на Книгу Иова)

Григорий Сковорода

"Кто видал, что язык радуется? Тот, кто узнал себя. И конечно, что бедные нимало
не вникнули внутрь себя, которые Христа с его друзьями называют меланхоликом.
Отсюда родится и несмышленый тот вопрос: смеялся ли когда Христос? Сей вопрос
весьма схож с премудрым сим: бывает ли когда горячее солнце? Что ты говоришь?
Христос есть сам Авраамов сын, Исаак, то есть смех, радость и веселье, сладость,
мир и празднество... Сердце человеческое, премудрости закона Божиего просвещенное,
подобно кореню дерева, насажденного при источниках вод, а законопреступник есть
проклятая смоковница. Какая польза лист снаружи зеленеющий, если корень жизненного
напоения лишается? Скоро он отпадает. Какая весёлость, если поверхний смех разводит
челюсти, открывая зрителям зубы твои, а сердце твое сжимается тою тугою, о кторой
сказано: "Не радоваться нечестивым"? Распространи сердце твое, отвори внутренние
уста с Давидом: "Уста мои отворил и привлек дух". В то время и без наружной улыбки
всегда внутри смеяться будешь с Саррою: "Смех мне сотвори, Господи". И с Давидом:
"Дал ты веселие в сердце моем". Если сердце может тайно говорить, то можно ему
тайно и смеяться. В то время уподобишься зимнему дереву без листьев. Но они
утаились в корене, сохраняемом тою жизненною водою, о которой Приточник: "Вода
глубокая - совет в сердце мужа". И Давид: "Помышления сердца его в род и род".
А без сего не ты сам, но одна только мертвая уст твоих кожа улыбается. И такого
смеха может ли быть что противнее, лицемернее и невкуснее? Вот родной смех!
Послушай: "Возрадовался духом Iисус..." Вот Самуилова мать смеётся по правде:
"Расширились уста моя на врагов моих, возвеселилася о спасении Твоем..."
Вот точно смеется Павел: "Уста наши отворились к вам, коринфяне. Сердце наше
распространилось. Распространитесь и вы". Вот и Давидова улыбка: "В скорби
распространил меня Ты, расширил Ты сердце мое". Но то дивно, что и самые его
следы расширяются: "Расширил ты шаги мои..." Будто и самые следы его расширяются
и его ступни смеются с ним" ("Асхань").