Лениниада

Замерзают в зимнем саду

пальмы, фикусы и кротоны;

Ильич в ледяной кровати

лежит непреклонный –

в мозгу остывает зелёная жажда жизни,

на губах – бессмертное слово

колом сухим родится.

Снимает маску Меркуров

(украдкой – вторую: для

разбитого напрочь Гюрджиева).

Рыдает Надя,

на снегиря

глядя,

воображая радость Рябого Волка.

А Ленин грезит о мавзолее –

сперва пихтовом, зиккуратном, скрипучем;

затем – об осклизло-гранитном

и, наконец, об огненном, Платоновском,

космократном, который не смогут разрушить

ни белый Тихон, ни даже старец

Фёдор Кузмич.

Улыбается: «Ровно через восемьдесят пять лет

в Западном полушарии

взойдет мой Двойник Чернолицый

и разбудит-таки наконец

Центральную матушку-Азию

на погибель Германо-Китайской

Великорусской Империи:

он и построит, вестимо, Союз Нерушимый.

Но это будет не раньше,

чем лягут со мною двое

сюда, на мою постельку

(ох, на Уране и то, пожалуй,

 было б им потеплее!) –

голубоглазый парень

и смуглая змеюка Наоми

в лыцарском шлеме,

после венчанья (ха-ха!)

от руки рекомого патриарха…»

Тут его вывели из себя: Троцкий,

Бухарин, Каменев и Зиновьев,

Сталин, Рыков и Томский,

и понёс его до Москвы

сквозь пургу и мраз мирозданья

чёрный паровоз красногубый.

 

21.1.09