Луна и кусты (басня)

Луна меж двух кустов
Однажды оказалась.
Тут с населеньем леса что-то сталось.
И шорох пробежал от ветренных листов -
Что, мол, луна зависит от кустов.

Но чуть Селена выше поднялась,
Исчезла навсегда фальшивая та связь.

Луна меж двух кустов! -
Отнюдь не дважды два.
И оттого не верь
В Невеждины слова.

Так часто в спорах мы
Живую Благодать
Желаем ветками какими-то связать.

(свящ.Стефан КРАСОВИЦКИЙ - емуже Многая лета...)

(no subject)

Мир в катастрофе иль Поэт –

Решать нам, право, смысла нет:

Поистине, в бессчётный раз

Круговорот ревнул – и сгас;

Но так раздался он над сердцем,

Что стал я ныне будиверцем.

Теперь хожу, срываю рдест

И в вире прозреваю крест.

Для

fr_stefan

 

Художник

         «От века и навек всего лишённый,

           Отверженец, ты – камень без гнезда.

           Ты – неприкаянный, ты – прокаженный,

           С трещоткой обходящий города.

 

            Как ветер, обездоленный и сирый,

            Своей ты не прикроешь наготы,

            И потому с роскошною порфирой

            Готов сравнить обноски сироты»

  

               (Р.М.Рильке «Часослов»)

 

   Красота не постижима ни через вчувствование, ни через интуицию,

ни через акт. Она приоткрывается только через «бедность и смерть»

(die Armut und der Tod), по удивительному слову Рильке.

   Если художник думает, что он делает великое дело, пусть займётся

чем-нибудь другим, действительно великим – или пусть поймёт,

что делает малейшее дело на свете, одно из самых невеличайших,

которое в глубине сердца презирают все. «Недуховные» люди

считают художника праздным; те же люди, которых «недуховные»

почитают «духовными», просто полагают, что художник занимается

делом пустым и даже опасным: развлекает, отвлекает, тщится Бога

превзойти… Пойми, художниче, что ты один в этом мире, кому

даровано лютоe право на безграничное молчание, в  мире,

где всё держится на неосторожно сказанных словах и не выносит

безмолвия… Ты иногда выходишь из своего одиночества, берёшь

детей за руку (а все люди, кроме безмолвников, дети), показывая

им и говоря: «Поглядите, это прекрасно, и этого нету в вас», или:

«Берегитесь, это вас сожжёт…» В лучшем случае дети при этом

сжигают тебя вместе с твоими картинами: они ведь думают, что

вся жизнь твоя – в картинах! – а для них нет низменней человека,

живущего в опасности молчанья. Говоруны завистливы: на языке

быстро обнаруживается, что не можно словами выразить невыразимого,

приобщиться к Неприобщимому, - а через икону можно, через

вкушение – можно, и через картину – можно иногда… Музыкант

изливает сердце без слов, но всё ж таки  в с л у х; а ты говоришь

просто: «Зри!» - а об остальном молчишь; и потому тяжела твоя

доля, хуже всякой твари на свете… Ведь ты не умеешь иначе…

самое страшное, что работаешь ты больше самых больших

работяг.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    Иконопись – это не искусство, хотя она и остаётся «художеством»,

убогостью, премудростью немудрых. Весь мир видимый и невидимый

есть икона. Правда, над этой иконой немало поизмывались люди и

бесы… Но тот, кто сподобится узреть мир в целом как икону, и все

события мира – как икону, тот сумеет быть художником. А остальные

художники – и не художники вовсе, а скорее выдумщики, мечтатели,

пленники мастерства, умений и собственных чувств… Икона

ускользает от их взора. Им видится мир как мир, и они всю жизнь

пытаются в нём расположиться или создать новый мир. Они – искусники.

Художник полагает сердце своё к Богу, и мир для него озаряется,

становится символом – или, если угодно, Напевом (ein grossen Gesang).

А сам художник остаётся бесприютным, подражая Сыну Человеческому.

 

      Художник живёт на стыке мира видимого и невидимого, на меже –

И посему он будет отвергнут всеми людьми, и духовными, и мирскими.

(На древних иконах даже святых иконописцев изображают без нимбов!).

Люди духовные, живущие одним только миром незримого, скажут о нём:

«Он не духовен, он создаёт образы образов, в лучшем случае – неподобные

подобия, а сердце чистое должно быть чисто от всякого образа, чтобы

истинно молиться Богу и узреть Его». Мирские скажут просто: «Он не

наш, потому что любит жить один. Ну и пошёл вон!» Кто это понял? Все.

Кто сказал об этом? Единицы. Кто заплакал об этом? Никто.

 

     Художник ходит с лозой, ищет воду или руду. Сердце его должно быть

очень тихо, а руки  легки и крепки, чтобы почувствовать, когда

лоза дрогнет. Тогда настаёт конец света; Апокалипсис; новое творение…

Да только бедный художник будет всеми отвергнут, до конца. Горе ему!

Он вызывает исконную Красоту, призывает имя её – и настолько упоён

этим призыванием, что забывает забить себе место в её грядущем

Царстве.