Исаакий-затворник Печерский +

[hoddion]

Но с той поры никакая сила не могла его вынудить

уйти из храма. Смирился Исаакий: раз невозможно было в затворе уберечь

Тишину, стало быть, поищет он её, живя в котле кипящем, - в море безумия.

«И тако юродом ся сотвори». А Феодосий молил Бога о нём. А братия чуди-

ась и недоумевала. Затем нахлынули новые события, и плясун Исаакий

убрался в тень, приходя к заутрене первым и на поварню раньше всех.

   Мирно отошёл к Богу старец Антоний. А через год преставился и

Феодосий – в тот самый час, что Бог ему открыл, субботним майским

утром, воссиявшу солнцу. И погребли его в Дальних, изначальных пещерах.

А вместо себя просил блаженный Феодосий поставить во игумены Стефана.

Протекло три года, оклеветали Стефана и прогнали из Киева. При Стефане

довершена была соборная церковь Печерская, во имя Успения Богоматери.

Исаакий брёвна тесал, укладывал камни для храма. Когда Стефан уходил

печальный на Волынь, Исаакию не дали его сопровождать – повара задер-

жали, пристали с шуткой. Был среди поваров удалец. Звали его тоже

 

 

Исаакием. Вот он и говорит юроду:

   - Эй, Исаак Чёрный, вон на камне ворон сидит – достань-ка нам его!

   Поклонился Исаакий, добрёл до камня, привстал на цыпочки и взял

ворона. С поклоном отдал поварам. Всем страшно стало – будто при-

грезилось.

   - Премудр еси, брате, - сказал внезапно Исаакий-юрод Исаакию-хвату. –

Аз же идол сый, немощен, якоже и вран меж небом и землёю.

    Слова сии мимо ушей пропустили. Стали слегка уважать Исаакия. А он

начал безобразия творить: ходил самовольно в город, передружился там

со многими детьми, опять поселился в своей пещерке, и дети всегда

подле него. Исаакий любил с детьми «в монахов» играть: надевал на них

чернеческие самодельные мантийки, клобучки, сандалии… Или заставлял

он «чад своих» ходить понуро, скрестя ручки на груди, как ходили иноки

«по-студийски» при блаженном Феодосии; а иногда хлестали они кубари

вместе или строили маленькую церковку из угля и известняка. Прибегали

родители, отнимали детей, избивали Исаакия до полусмерти: «Уводит

деток наших в монахи!» Даже игумена Никона выводил Исаакий из себя.

А вдобавок случился соблазн с затворником Никитой. Заперся Никита

вопреки игуменскому слову: «Всем памятно, что с юродом было Исааком!»

И в прелесть впал. Случилось это так. Ночью на молитве почуял Никита

благоухание и узрел образ ангеловидный, молящийся ясно, будто под-

крепляющий его. Стал Никита взывать: «О Господи! Смилуйся и явися

мне разумно!» - «Не можно тебе меня увидеть, - был внезапный ответ, -

вознесёшься ты слишком. Се, оставляю тебе ангела моего в помощь,

да наставит тебя во всём». И тотчас же бес в облике ангельском возник

из тьмы и беседовал с Никитой днём и ночью. Мгновенно познал Никита

еврейский язык, и все книги Ветхозаветные прямо на сердце ему напечат-

лелись, так что вещал он их наизусть – и Бытие, и Исход, и Левит; а о

Евангелии он и слышать не желал… Вскоре отправил Никита гонца ко

князю Изяславу с грамоткой: «Убили днесь Глеба Святославича в Заволочье,

шли сына своего Святополка на престол Новуграду». И оказалс прав: да ещё

бы не прав, если «ангели» ему об убийстве накануне всё рассказали…

Прослыл Никита за пророка, а Исаакий стал каждому в назидание и притчу:

вот, мол, до чего доводит уединение… Исаакий же ничему чуждому не

внимал.В тот вечер, когда внезапно прислал за ним игумен помолиться о

Никите, возжёг он утлую печь, а огонь возьми и прянь до потолка.

Исаакий вспрыгнул на печь и ступнями своими закрыл скважины, покуда

печь не выгорела вся. Окоченевший монашек (он пришёл с вестью от

игумена) созерцал это огненное чудо в безмолвии: помнил он, как при-

мерзал Исаакий зимой к церковному полу, оставаясь на молитве до самого

отпуста…

   - Отче Исакие, тебя наверх зовут. Там уж все отцы святые собрались:

молиться о Никите прельщённом. И тебя просят.

   Положил на лице свое Исаакий крестное знамение и пошёл, черноногий,

как будто и не его звали. А Никиту Бог помиловал: отошёл от Никиты дух

высокомудрия и неприязни, а язык еврейский забыл, как будто и не знал

никогда. И в конце жизни стал Никита епископом Новгородским. А про

Исаакия снова не слыхать, а ему того и надо. Ночью слышит он грохот

тачек, шаги и голоса: «Идём тебя закопать, Исаакий!» Другие шумели:

«Ты наш, Исаакий, берегись, хотят тебя похоронить!..» И по всей Печерской

 

 

улице мотыги застучали. «Во тме ходите и во тму пойдете, ибо сами тма есть!»

ответил им Исаакий, осеняя себя крестом. И сразу поутихло громыханье.

Один только бес молнией подкатил поближе и заявил: «Всё равно ты наш:

поклонился ты князю нашему не за царства, не за славу, а просто так!» -

«Неразумен был! А ныне держусь я Спаса моего Иисуса Христа и Божьей

Матери, и на молитву отца моего Феодосия надеюсь, - ответствовал

Исаакий. – А князь ваш – антихристос, и вы передо мною обнажились, гади

сущие и тма!» И начисто рассеялись бесы. Даже присутствия Исаакия

они с тех пор терпеть не могли.

Когда же возвели поклёп на Алипия, иконописца и целителя Печерского,

будто взял он с одного киевлянина с лихвою золото, а икон так и не написал,

сильно возмутился Исаакий и отправился к игумену Никону. Там разбира-

тельство кипело, и при всей братии оправдался Алипий: нашли в его келлии

три новых иконы, Ангелами создание – ещё вчера не было икон, а утром по-

явились… Так и Алипий говорил; а умолчал он о том, что золото взяли

два его ученика. А ученики не постыдились – стали божиться, что сии иконы

они-де написали. И расславили себя на весь Киев. Чудесные иконы поместили

в Успенской соборпной церкви, и охранял их Исаакий; а оба ученика здесь же

ругались перед народом, требуя справедливости… И не давали целовать

иконы. Исаакий сказал им:

   - Ступайте живо, принесите ещё три таких иконы – или уймитесь наконец!

   Оба обманщика убежали. Больше никто их не видал.

   «О, Исаакий! – вопияли демоны по ночам. – Победил ты нас!» - «Врёте,

я ещё и покаяния не начинал; ныне начну – вам же от креста погибель», -

не уступал Исаакий. И вот овладело им полное беспечалие. Прожил он

восемь лет тихо, затворнически, пока не взял его Господь к себе, на небеса,

а на земле воздало ему память наше неискусное слово.

 

                                                  1991 - 2002