Круглой глыба была, из которой нас всех слепили,
древний хаос кипел, картошка легла в котёл,
круглым был дух, которым нас окропили,
круглые головы от тел отрывал орёл -

переварив тела, он им даровал бессмертье:
кости отрыгнуты, снова за труд - в полёт.
За немигающий солнечный взгляд, поверьте,
время нам фенечкой сердце не обовьёт -

снова восстанет плоть, а не открытка в конверте,
и облечётся в образ круглая красота,
вновь целованье, пир - забыв о лагерном лете,
мы побежим по круглому миру - открыть врата.

Равняй, январь,
золото лоз,
воз и зов –
унежу жену,
ужин нижу
на титан.
Весна? Ан сев
лес тот съел,
рано звонарю
нос и сон
с утра утирать.
Акул Лука
изобличил – бОзи,
баяном маня,
тю! – утёсу сетуют:
Кур – огонь-ногорук –
воспел, леп, сов;

Младень говорит Ангелу:

"Небо сверни,
а море и землю не трогай –
пусть они убегут
от лица Моего

Затем и море закрой
ладонями той земли,
что снизу раскалена –

затем разверни небеса;
стеклянному морю – свет,
а темя – земле верни

Пусть видят, как Я выхожу
из пустыни, из алтаря,
из занебесной горы".

Илье Вевюрко

Дева входит во храм по ступеням.
Под ногами – созвезлья, Луна.
Кормит Иосиф ручных оленей,
Запряженных еще дотемна

В предзакатное Солнце. А маги
Ждут Звезды, как даос – вина.
И расплесканы капли влаги
Над Младенцем. Отца седина,

Винноцветный влас назорея –
Всё смешается. Не теперь.
Дух в предутреннем свете смеет,
И поет золотая дверь.
4.12.12

Когда старый дервиш,
в слоновой болезни кружась,
отпустит с ладони кипящую птицу –
когда монастырь и луна
с двух соседних вершин
узнают друг друга не по годам –
когда Даниил истолкует крылатого льва,
а сон тревожный к себе, как число, возвратится –
тогда Грифон с Виноградарем дадут всему имена,
тогда проснётся Адам.

23.11.12

Как много зернышек в гранате,
перегородок, пленок, лиц –
как будто в пламенной палате
Единый бьется. Без границ

Он в сердце, здесь – кровавым ливнем
смывает множество богов.
Не разрушай моих наивных,
безвинных, маленьких кругов,

иль по зерну кроши на землю.
Она исчезнет без снегов.

19.11.12

полюбить храм
твоего тела

без надежд -
погрузиться в реку жизни

преложить в тишину
шум водопада и веру

29.9.12

Андрею Таврову

Выход, друзья мои,
найден давным-давно –
хвойные монастыри
или небесное дно

над библиями пустынь,
над порывами гор –
или кресты и мосты
кесаревых сестер.

Но, неизбежно благ
под ласками вечных вод,
тихо рожден и наг –
я слышу великий вход.

7.8.12

В день летнего солнцестоянья,
когда соседи враз угомонились, я вышел на балкон
и вспомнил о тебе. В вечернем свете
архангельская доска резная была как зеркало – с землей,
и четырьмя ветрами,
и солнцем.
Визжали дети, как стрижи, затем – заплакали:
травокосильщик бился в кустах, как шмель.
В хрустальном полушарье распускались лилии,
И запах – длился, как июль,
а камни – ждали: вот из Кесарии
завихренный кусочек лавы,
вот крымский палец и синайский щит,
из Белозерья – камень цвета кости
святого, из Анависсоса – Платонов космос,
весь в треугольниках животворящих
и напряженьях сил.
Две странных рыбы в позе поклоненья -
евхаристическим хлебам? Огню? Он часто нас испытывал
на прочность. И теперь – нас отпустил
в круги лазури, той, что пребывает лишь в твоих краях,
где ясен горизонт и даже зубцами кипарисов не расколот.