![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Эвридика, испуганная миром
Эвридика бежала по лугу, напуганная Паном.
Пан напугал ее по просьбе нимфы, страстно влюбленной в Орфея. Голос Пана шел и с небес, и сквозь горы, и из каждого цветка, который прорастает здесь после того, как души пообоняют его в Аиде. Всепремудрый и насмешливый Пан. Эвридика и так была от рождения испугана этим миром, его великой всецелостью. За это и полюбил ее исступленно-бесстрастный певец. Мир для Эвридики и так был целен, неразгадываем, лучист, ужасен, и выдержать еще вдобавок иронично-мудрые речи о нем она не могла. Змею придумали потом, никакая змея ее не кусала. Она грянулась оземь, и тень ее прилетела прямо в Аид, к трону Милостивого и его Неназываемой супруги. Харон не понадобился. Да и вряд ли бы его челн выдержал бы легкость Эвридики.
На что надеялся Орфей? Вывести бестелесную тень Эвридики обратно на свет? И затем петь и вдохновляться ей в безмолвии? Без объятий? Это была выдумка, достойная Орфея. Обернулся он или не обернулся? Подшутили над ним боги или он сам себя обманул? Даже это не важно.
Двигать песней горы, слагать пением и игрой на кифаре стены Фив, укрощать зверей и освящать дерева – это все игрушки по сравнению с тем, чтобы убить свою страсть к влюбленности в единственную свою Музу и избавить Эвридику от изначального испуга перед миром.
Та, безымянная нимфа, тоже была мудра как змея и чиста как голубь. Раз нельзя избавить Орфея от Эвридики, можно избавить его от самозачарованности. Пусть сходит в Аид. Пусть обернется и потеряет Эвридику навсегда. Но если и после этого он уйдет в полное одиночество и будет петь только для Аполлона и себя самого, то его растерзают родопские вакханки. И тогда он родится.
Пан напугал ее по просьбе нимфы, страстно влюбленной в Орфея. Голос Пана шел и с небес, и сквозь горы, и из каждого цветка, который прорастает здесь после того, как души пообоняют его в Аиде. Всепремудрый и насмешливый Пан. Эвридика и так была от рождения испугана этим миром, его великой всецелостью. За это и полюбил ее исступленно-бесстрастный певец. Мир для Эвридики и так был целен, неразгадываем, лучист, ужасен, и выдержать еще вдобавок иронично-мудрые речи о нем она не могла. Змею придумали потом, никакая змея ее не кусала. Она грянулась оземь, и тень ее прилетела прямо в Аид, к трону Милостивого и его Неназываемой супруги. Харон не понадобился. Да и вряд ли бы его челн выдержал бы легкость Эвридики.
На что надеялся Орфей? Вывести бестелесную тень Эвридики обратно на свет? И затем петь и вдохновляться ей в безмолвии? Без объятий? Это была выдумка, достойная Орфея. Обернулся он или не обернулся? Подшутили над ним боги или он сам себя обманул? Даже это не важно.
Двигать песней горы, слагать пением и игрой на кифаре стены Фив, укрощать зверей и освящать дерева – это все игрушки по сравнению с тем, чтобы убить свою страсть к влюбленности в единственную свою Музу и избавить Эвридику от изначального испуга перед миром.
Та, безымянная нимфа, тоже была мудра как змея и чиста как голубь. Раз нельзя избавить Орфея от Эвридики, можно избавить его от самозачарованности. Пусть сходит в Аид. Пусть обернется и потеряет Эвридику навсегда. Но если и после этого он уйдет в полное одиночество и будет петь только для Аполлона и себя самого, то его растерзают родопские вакханки. И тогда он родится.